Главная страница.

Золкина С. Как возможно -Вечное возвращение-

Тема "вечного возвращения", проблема генезиса представлений о цикличности времени в истории европейской философии и культуры достаточно широко освещена в современной русскоязычной литературе. Но любое обсуждение этой темы представляется однобоким и методологически некорректным, если предварительно не ответить на вопросы о том, когда и почему, т.е. в рамках каких философских и культурологических концепций возникает идея о цикличности времени. Иначе говоря, как возможно "вечное возвращение"?
Самой растиражированной и вместе с тем, самой непонятой ни XIX, ни XX веком является концепция "вечного возвращения" Ф.Ницше. Принято приписывать причины ее возникновение различным "древнегреческим влияниям" - концепции "вечного года" Гераклита, интересу Ницше к древним фаллическим культам и объяснять, таки или иначе, ее появление "цеховой" принадлежностью Ницше - классического филолога.
Неоспорим факт - немецкая классическая филология XIX века достигла невероятных высот. Лучшие умы Германии буквально были погружены в Античность. Но что двигало ими? Откуда такой интерес? Его реальная причина чаще всего остается вне фокуса внимания современных исследователей.
Между тем, причина эта была весьма существенной. Не менее жгучий интерес, чем к Античности, немецкие гуманитарии питали и к собственным "германским древностям". После эпохальных работ Карла Мюлленгофа, Вильгельма Манхгардта и братьев Вильгельма и Якоба Гриммов по германской мифологии почти национальной задачей становится обоснование культурной ценности собственной истории. Необходимо было установить и доказать столь же древнее происхождение германского мира, как и греческого, полноту и ценность культуры германцев, не уступающей по своей значимости культуре Древней Греции. Отсюда и пристальное внимание к Античности, которое было вызвано, прежде всего, необходимостью сравнения, поиском параллелей с собственной культурной историей.
Но, если поисками в текстах Ницше различных "обертонов", "контрапунктов" и "особой оптики" из арсенала греческого мифа заполнены тысячи и тысячи страниц, то слабо исследованным пластом в современном (во всяком случае, в русскоязычном) ницшеведении остается тема о влиянии на становление философских идей Ницше собственно германской мифологии. А в том, что оно существовало, сомневаться не приходится.
Кроме того, остается без особого внимания, например, тот факт, что время дружбы Ницше и Вагнера приходится на период работы Вагнера над тетралогией "Кольцо нибелунгов", в основе которой лежит не только германский средневековый эпос, уже подвергшийся некоторым христианским влияниям, но и гораздо более древний пласт германо-скандинавских мифологических представлений. Многочисленные исторические свидетельства позволяют судить о том огромном духовном и интеллектуальном влиянии, которое оказывал Вагнер на свое окружение. И вряд ли молодой Ницше был исключением.
Не ставя задачу в данной работе подробно рассматривать особенности мировосприятия древних германцев, автор считает необходимым указать на ряд ключевых моментов, которые позволяют пролить свет на рассматриваемую здесь проблему.
Характерной особенностью германо-скандинавской мифологии является цикличность времени. Но объяснение представлений о цикличности времени в мифологическом сознании, исходящее только из параллелей с сезонными циклами звучит сегодня, по меньшей мере, неубедительно. Циклическое время должно определенным образом соотносится с культурным пространством мифа, с базовыми категориями мышления.
Циклически в германо-скандинавской мифологии представлена модель развития мира в целом. Рождение мира, его развитие, "золотой век асов", затем его упадок как следствие несовершенства, и, наконец, Рагнарек - последняя битва богов, в результате которого мир гибнет от огня и потопа с тем, чтобы возродиться вновь.
Развертывание любого мифологического космогонического процесса неизбежно приводит к вхождению мира из вечности во время. На этапе "временности" мира возникает представление о судьбе. Характерно, что судьба как мира в целом, так и отдельных его элементов в понимании древних германцев предопределена и известна. Но в рамках этой фатальной предзаданности существует огромное количество степеней свободы.
Как указывает А.Я. Гуревич, представления о судьбе в германо-скандинавской мифологии существенным образом отличается от аналогичных представлений в других культурах, как в период древности, так и в Средние века. Особенно важно в нашем случае указать на различное понимания судьбы у древних греков и древних германцев, первое из которых А.Я.Гуревич очень удачно определяет как "фаталистское", второе - как "активистское".
"Древнегреческий герой и судьба не совпадают: он может покориться этой над ним возвышающейся силе либо попытаться бежать от нее, либо мужественно ее принять, вступить с нею в единоборство и пасть под ее ударами, - между ним и судьбой существует дистанция, и образуемое ею «этическое пространство» оставляет возможность выбора, волеизъявления, а потому и порождает трагические коллизии" . Иначе обстоит дело у германских народов. "Действия героя кажутся свободными потому, что он не отделен от своей судьбы, они едины, судьба выражает внеличную сторону индивида, и его поступки только раскрывают содержание судьбы. Он осознает себя как личность постольку, поскольку ощущает в себе свою индивидуальную судьбу" .
Итак, жизнь героя германо-скандинавской мифологии, его деяния и подвиги - это есть ни что иное, как сознательное и целенаправленное осуществление предначертанной ему судьбы, вне зависимости от того, насколько это предначертание благоприятно.
Культурный герой мифа, это персонаж, который способен к проявлению собственной инициативы, или, другими словами, субъект, наделенный способностью проявлять своеволие. Но его инициатива имеет определенные границы, которые установлены не какими-либо общезначимыми нормами (аксиоматически), а экзистенциальным статусом самого героя (генетически). Иначе говоря, действия мифологического персонажа представляют собой определенный набор функций и их последовательность. (Эта тема детально освещена в работах В.Я. Проппа, посвященных морфологии и генезису волшебной сказки). Эти последовательности периодически повторяются, и конец одного сюжета часто влечет за собой начало нового. Говоря языком современной методологии, функции мифологического героя заданы посредством индуктивных определений, а их совокупность и последовательность представляют собой ни что иное, как алгоритм (рекурсивную формулу). Цикличность времени и событий в мифологии -выражение алгоритмичности мышления.
Концепция "вечного возвращения" также есть ни что иное, как рекурсивная схема, или алгоритм. Ее присутствие указывает на необходимость рассматривать всю философскую систему того или иного автора с определенных методологических позиций.
Рекурсивная цепочка, с методологической точки зрения, может возникнуть только в концепциях генетического типа, что в свою очередь позволяет утверждать, что мифологическое сознание репрезентует генетический тип мышления.
Рекурсия - явление, вероятно, характерное для ранней мифологии всех культур. В нашем случае важно указать на то, что для той картины мира, которая представлена в более развитой дуальной мифологии, каковой является мифология Древней Греции, цикличность не является определяющей. А потому истоки концепции "вечного возвращения" Ницше нужно искать не в мифах Древней Греции, а в мифологии древних германцев.
В качестве доказательства последнего утверждения можно привести следующие аргументы.
Хотя германо-скандинавская мифология хронологически "моложе" греческой, но с точки зрения генезиса мифологических представлений, она репрезентует более древние, архитепические пласты культуры. В то же время, сама относительная хронологическая "молодость" германской мифологии обусловила жизнеспособность древних архетипов не только в фольклоре, но и в целом в культуре Германии Нового Времени..
По мнению исследователей фольклора, рекурсивные схемы служили и служат хранилищами (до востребования) однажды открытых человечеством структур. Концепция судьбы, порожденная ментальностью древних германцев как некоторая отложенная историей возможность, становится реальностью в более поздние периоды истории благодаря именно "вечному возвращению". Именно этот героический архетип, всегда, пусть даже и в латентной форме присутствовал и присутствует в ментальности народов Северной Европы. Это "активистское" понимание судьбы породило Реформацию и идеологию протестантизма на рубеже Средневековья и Нового времени. Эта же мифологема приведет Гете и немецких романтиков к пониманию судьбы как "призванности", как "предназначенности". Задача человека, по их мнению, осознать свою судьбу как призвание и сознательно осуществить свое индивидуальное предназначение как жизненную задачу.
Именно из такого понимания судьбы закономерно и органично следует и ницшево "amor fati" и "воля к власти" - как любовь к судьбе как призванию и воля к его осуществлению. Именно поэтому объектом его критики становятся "последние люди" - люди без судьбы, не ведающие ни своего личного призвания, ни человеческого предназначения в мире. Они утратили понимание судьбы и ощущение жизни, которое было присуще предкам (в данном случае именно древним германцам). Но ситуация не безнадежна - ведь существует возможность "вечного возвращения".
В чем же значение концепции "вечного возвращения", представленной у Ницше? Была ли она анахронизмом на фоне "прогрессивных идей" конца XIX века, или в ней скрыт глубокий смысл?
Судя по всему, все еще не понятой и не оцененной особенностью ментальности народов Северной Европы является стремление к практическому осуществлению гармонии между целым и частью, возможности сочетания максимальной свободы индивида как части с теми ограничениями, которые присущи целому. Цель этого стремления - свободная самореализация индивида.
Из всех народов-предков современных европейцев именно древние германцы смогли избежать этого распространенного противоречия. Герой германо-скандинавского эпоса "принадлежит к роду, семье, к органическому коллективу и, безусловно, подчинен тем моральным нормам, которые приняты в обществе. Но при этом он отнюдь не растворяется в группе, и его социальная роль ни в коей мере не сводится к безличному осуществлению ее воли. Выполняя нравственные императивы своей социальной группы, индивид самостоятельно изыскивает способы их реализации. Групповой этос не служит препятствием для личной инициативы" .
Спустя многие столетия эта к аналогичному решению придет и Гете. По мнению А.А. Аникста в романе "Годы странствий Вильгельма Мейстера" "Гете показывает итоги исканий каждого, часто несопоставимые и несовместимые с итогами других персонажей, ибо наряду со стремлением отыскать некие общие решения для всего человечества в романе учитывается и возможность индивидуальных решений, различных для каждого человека" .
"Вечное возвращение" Ницше репрезентует возрождение и продолжение древней традиции. Это очередной шаг на пути генетического мышления к истокам подлинной свободы - свободы выбора действий и поступков для конкретного индивида, в противоположность пути доминирующего сегодня аксиоматического мышления, способного предложить лишь новые высказывания о свободе.
И эти столь актуальные для современности преимущества, заложенные в глубинах "германского духа", те ментальные структуры, хранимые в древних пластах культурной памяти народов Северной Европы сегодняшним европейцам еще лишь предстоит осознать и освоить. А для этого необходимо осуществить очередное "вечное возвращение".

Золкина С. Как возможно «Вечное возвращение»? // Бренное и вечное: прошлое в настоящем и будущем философии и культуры. Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 10-летию Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого. 27-29 октября 2003г. – Великий Новгород, 2003, с. 146-151.