Главная страница.

Виктор Цылев. Онтология архаического мифа в интерпретации русских религиозных философов

Несмотря на многовековую историю попыток объяснить феномен архаического мифа вопрос об онтологии изображаемой в нем действительности до сих пор остается открытым. Существует большое число возможных интерпретаций мифа от представления его просто плодом воображения первобытного человека до признания того, что он выражает божественную истину об устройстве мира. Среди этих многочисленных теорий во многом в стороне остается представление об онтологии архаического мифа, которое сложилось в русской религиозной философии. Здесь можно сослаться прежде всего на работы А.Ф.Лосева, Н.А.Бердяева, С.Н.Булгакова и П.А.Флоренского. Их представления о мифе очень близки, в чем-то повторяют друг друга, а в другом гармонично дополняют, что позволяет говорить о едином подходе к его интерпретации и даже о единой теории.
А.Ф.Лосев в своей работе «Диалектика мифа» утверждал, что самому мифологическому сознанию миф представляется наиболее яркой и самой подлинной действительностью, окружающей его максимально конкретной реальностью, что в целом согласуется с современным пониманием мифа. Но при этом он уточнял, что эту реальность нельзя понимать как отвлеченно-идеальное бытие, как продукт или предмет чистой мысли. Мифический человек не придумывает миф, а живет в нем, для него миф – это непосредственно воспринимаемая телесная действительность, а не метафизическое построение. То есть образы мифа не конструируются сознанием человека, а непосредственно телесно-ощутимо им воспринимаются.
В тоже время эти образы отличаются по своему смысловому значению от того, который они имеют при обычном восприятии. Связь их внешней данности и внутреннего содержания имеет, по утверждению А.Ф.Лосева, символическую природу. Символизм образов мифа означает, что их чувственная данность полностью тождественна внутренней идее, смыслу, выражением которого она является. То есть человек воспринимает образы мифа как обычную телесно-ощутимую реальность, но при этом они несут в себе не ту идею, не тот смысл, который они имели бы при явлении в обычном мире, а какой-то иной. Новый смысл, который приобретает вещь в мифе, не является для нее чем-то посторонним, он неразрывно с ней связан и выражает какую-то ее самую непосредственную идею. Понять этот смысл человеку помогает интуиция, причем самая простая и элементарная. Лосев считает, что каждому человеку свойственна такая интуиция, она проявляется как самая первая непроизвольная реакция на какую-нибудь вещь, то есть мифическое восприятие есть общее, простейшее, до-рефлективное, интуитивное взаимоотношение человека с вещами.
С.Н.Булгаков, давая во многом аналогичную характеристику мифу, усиливает акцент на том, что миф представляет собой содержание религиозного познания и «дается» мифотворцу как откровение трансцендентного, высшего мира. Миф очень далек от вымысла и фантазии, он не придумывается, не сочиняется, а воспринимается, рождается в религиозном опыте. Являясь содержанием откровения, миф несет в себе новое знание о мире и вызывает у мифотворца чувство его самоочевидности и истинности. Булгаков считает, что явление мифа происходит как бы само, не человек действует здесь, как это имеет место в субъективно-идеалистических построениях, но в человеке проявляет себя объективная божественная истина, а он ее лишь пассивно воспринимает.
Обращаясь к символизму мифа, С.Н.Булгаков пишет, что в отличие от произвольного задания человеком значения символа в науке, мифический символ есть язык трансцендентальной реальности, он не придумывается человеком, а сам является ему в чувственном образе. Символизм мифа ярко проявляется в религиозном обряде, который является не спектаклем, а непосредственным переживанием мифа, это погружение верующего в трансцендентальную реальность, которая открывается ему в мифе. Итак, С.Н.Булгаков вслед за А.Ф.Лосевым мифическое созерцание представляет как иной тип мироощущения, когда человек начинает непосредственно воспринимать обычно невидимую трансцендентальную реальность, приобретающую символический телесно-ощутимый облик.
Н.А.Бердяев раскрывает содержание трансцендентальной реальности как духовную жизнь мира, природы и человека. Он считает, что материальные образы мифов есть символы, отображающие события реальной духовной жизни. Миф изображает сверхприродное в природном, сверхчувственное в чувственном, духовную жизнь в жизни плоти. Миф символически связывает два мира. То есть образы мифа – это встреча мира духовного и природного, духовная реальность в мифе приобретает телесно-чувственный облик.
Н.А.Бердяев придает символизму самое большое значение, считая его одним из основных принципов построения мира. По его мнению, природный мир есть символ духовного мира, его телесное, материальное проявление. И именно мир духовный определяет все то, что происходит в мире природы. Распознать мир духовный за миром природным можно с помощью символического мироощущения, которым в полной мере обладал архаический человек и которое утеряно современным индивидом. Архаический человек непосредственно воспринимал духовный мир за вещными образами природного мира, или иначе, он постоянно жил в мифе.
Эту же мысль развивает и П.А.Флоренский, который пишет, что в древности символическое мироощущение было господствующим, но со временем оно выродилось, и то, что раньше воспринималось лишь как символ мира духовного, стало самодовлеющей реальностью, чувственным представлением, а значение символа стало условным и случайным. Содержание же мифического символа не придумывалось человеком, а он объективно выражал значения явлений духовного мира в чувственном образе. Таким образом, у символа можно выделить два значения: то, которое он имеет в настоящее время в природном мире (и которое отражено в сознании человека), и то духовное значение, непосредственным выражением которого он является. Двойная природа символа делает его, по словам П.Флоренского, реальностью, которая больше себя самой.
Итак миф в представлении русских религиозных философов оказывается результатом непосредственного созерцания духовной реальности символически выраженной в телесно ощутимых образах. Способностью такого созерцания в полной мере обладал древний человек, а сейчас она встречается крайне редко: только при получении религиозного откровения.
На примере Апокалипсиса А.Ф.Лосев показывает, как следует подходить к интерпретации мифических образов. Он пишет, что при интерпретации пророчества недопустимо переносное толкование, то есть нельзя мифические образы и ситуации сопоставлять с какими-то конкретными историческими персонажами и событиями. В противном случае пророческие предсказания являлись бы абсолютным предопределением. Пророчество устанавливает смысл грядущих времен, а не их факты, оно показывает, какой смысл будут иметь грядущие события, а не сами эти события. И этот смысл уже можно накладывать на те жизненные события, в которых он реально осуществляется. Что касается конкретно Апокалипсиса, то его смысл – «крушение мира», исходя из вышесказанного, можно накладывать на те ситуации, когда происходит крушение мира для человека в духовном аспекте – это крушение его мировоззрения, его ценностей. В этом отношении «локальных» апокалипсисов в истории человечества можно найти много, и одним из них является крушение коммунистического мировоззрения в нашей стране, когда пришлось перестраивать все идеалы, всю жизнь, когда действительно «социалистический мир рухнул». Крупные же апокалипсисы, наверное, связаны с крушением ценностей целой культуры, цивилизации.
Миф в интерпретации русских религиозных философов фактически представляет собой иной способ мироощущения, у человека как бы расширяются границы непосредственно созерцаемой действительности, телесно-ощутимыми становятся духовные аспекты жизни, ее смыслы.
Как мне кажется, здесь уместна следующая аналогия. Картины мира у человека, от рождения слепого, и зрячего будут существенно различаться, поскольку они будут строиться на основе различных реально имеющихся у них категорий восприятия. У зрячего человека зрение многократно расширяет горизонты восприятия. Остальные анализаторы также участвуют в создании образа его восприятия, но их роль несравненно меньше зрения, хотя у слепого человека построение всего образа восприятия обеспечивают только они. То, что для слепого является идеальным, метафизическим (формы и размеры удаленных предметов, их цвета и пр.), зрячим воспринимается непосредственно в телесно-ощутимом облике.
Предположим, что слепой от рождения прозрел. Очевидно, воспринимаемый им мир с появлением зрения изменится совершенно неузнаваемо, прежний мир будет полностью входить в новую картину мира, но при этом занимать там очень скромное незаметное место. Например, образ яблока, построенный на чувственных данных осязания, обоняния и вкуса, и образ того же яблока с добавлением зрения – это совершенно разные образы. В воспринимаемом образе с помощью зрения данные остальных анализаторов уходят на задний план и могут быть вообще не актуализированы. По моему мнению, аналогичным образом можно объяснить изменение картины мира, воспринимаемой человеком, при открытии у него духовного зрения. Телесно-ощутимыми становятся смыслы мира, духовные аспекты жизни человека: чувства, мысли, представления и прочее, а результат прежнего чувственного восприятия очевидно будет занимать в новой непосредственно созерцаемой реальности какое-то очень незначительное место.
Подводя итог представлению подхода к интерпретации мифа русских религиозных философов, можно отметить, что в целом она отличается большой самобытностью и даже неожиданностью. Миф в их характеристике оказывается даже более реальным, чем окружающая человека материальная действительность, поскольку он телесно-ощутимо выражает саму суть, смысл этой действительности. Подобное понимание мифа делает его кладезем смысловых истин мира и заставляет более серьезно относиться и к древним мифам, и к религиозным учениям с их многочисленными откровениями, и ко всей традиции мистического познания мира.

Виктор Цылев. Онтология архаического мифа в интерпретации русских религиозных философов // Бренное и вечное: образы мифа в пространствах современного мира:
Б87 Материалы Всерос. науч. конф., посвященной 10-летию философского факультета Новгородского гос. ун-та имени Ярослава Мудрого. 28-29 сентября 2004г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2004. 339 с.