Главная страница.

Владимир Калюжный. Мифопоэтическое пространство и текст в концепции В.Н. Топорова

В нашем культурном пространстве существует уникальная фигура, ссылаться на которую эффектно и престижно. Являясь мастером пространного цитирования, эта персона олицетворяет собой культурную память и многогранную эрудицию не без некоторого постмодернистского налета. Среди трудов метра выделяется одна работа (объемом около 60 страниц), бьющая все рекорды по цитированию и изобилующая подстрочными примечаниями (их 106). Речь идет о статье В.Н.Топорова (ВНТ) «Пространство и текст» [1].
Мы используем эту работу не вполне “по назначению” – постараемся вчитаться в статью и понять, что в ней написано, не отказываясь от приведения наиболее колоритных выписок.
Упомянутая работа зачастую получает неадекватную, завышенную оценку. Как «непревзойденную по тонкости анализа и богатству содержащихся в ней новаторских идей» характеризует ее Е.С. Кубрякова [2,С.29]. Особой популярностью пользуются рассуждения ВНТ о том, «что существует два понимания пространства – по Ньютону и по Лейбницу» [2,С.29]. Характерно, что ссылающиеся на это место авторы, не отягчают себя ссылками непосредственно на труды классиков.
Чтобы развеять легенду о двух типах пространств, заметим следующее. У самого Топорова это разграничение появляется лишь в одной фразе, да еще в причастном обороте: «проблема <...> приобретает совершенно различный вид в зависимости, понимается ли пространство по-ньютоновски <...> или в соответствии с идеями Лейбница <...>« [1, С. 228]. Четкого утверждения о двух типах понимания здесь нет. Более того, автор тут же замечает: «оба варианта философского решения проблемы пространства <...> кажутся ущербными». Отметим также, что ВНТ щедро цитирует и других философов, особо смакуя цитаты из Хайдеггера. А вот кантовское определение пространства как внешнего априорного созерцания он отвергает за «содержательную бедность» [1. С. 231].
У ВНТ «Постановка вопроса о соотношении пространства и текста» отличается крайней искусственностью. Как бы то ни было, он «легко» указывает «два логических полюса этого соотношения».
Первый состоит в том, что «текст пространствен (т.е. он обладает признаком пространственности, размещается в “реальном” пространстве, как это свойственно большинству сообщений, составляющих основной фонд человеческой культуры)».
Возражая на это, скажем, что «в “реальном” пространстве» обретаются материальные обличья творений культуры. Сами же они располагаются (если уж есть необходимость выражаться столь спациальным [1, С. 241, 281, 282] образом) в пространстве культуры.
В чем можно видеть «признак пространственности» текста? В том, что он представляет собой словесную цепочку? Но это структура не столько пространственная, сколько комбинаторная. Говорить о «пространственности» листа (бумаги) и вовсе неприлично, т.к. он представляет собой физический предмет.
Второй полюс состоит в том, что «и пространство есть текст (т.е. пространство как таковое может быть понято как сообщение)». Этот тезис никак не поясняется. Если пространство есть текст, то на каком языке он написан, о чем он повествует? О самом себе или иных вещах? Кто посылает это «сообщение» и кому? Смущает также метафизический оборот «пространство как таковое».
Заметим также, что, употребляя термин «сообщение», ВНТ переходит на кибернетизированый (и явно чуждый высокому штилю автора) язык Ю.М.Лотмана.
Подводя итог сказанному (в конце первого абзаца) автор пишет: «Иначе говоря, текст входит наряду с другими фактами в множество, понимаемое как пространство (S), и пространство наряду с другими видами текстов образует множество, понимаемое как текст (T), т.е. T ε M(S); S ε M(T)» [1, С. 227].
Складывается впечатление, что фразы договаривается на математическом языке. Но это не более чем иллюзия. Почему ничего не говорится о том, что такое M? В математике буквой M часто обозначается множество. Но что такое M(S) и M(T)? Сказанное по-русски понять не легче. Какие это «факты» могут рассматриваться «наряду» с текстами? Что значит «пространство наряду с другими видами текстов образует множество, понимаемое как текст»? Заметим, что данная фраза содержит презумпцию, что множество текстов понимается как текст. Наконец, почему «пространство» употребляется в единственном числе, а «тексты» в множественном?
Проблематика «пространство и текст» вновь неожиданно и немотивированно возникает в примечании 27 [1. C. 241–242]. Вновь говорится, что «Слово (и текст) <...> пространственно и постольку открыто, свободно. Оно принципиально может быть образом самого пространства, его про-из-ведением <...>«. Здесь вместо конкретизации пространственности умножаются его новые атрибуты. «Гейдеггеровская» же манера выражения никак не способствует аналитичности дискурса.
Работу В.Н.Топорова Е.С.Кубрякова оценивает как «четко очертившую представление о семантическом пространстве текста [2, C. 30]. В действительности же интерес автора направлен на мифопоэтическое пространство, а «семантическое» представляет не более чем «аспект» [1, C. 254].
Вслед за этим говорится о ценности мифов о Первочеловеке, части тела которого выступают как перевод значения частей макрокосма. «Собираясь воедино, в целое тела, эти части <...> выстраивают в пределах общего пространства некое семантическое подпространство <...>« [1, C.256]. Полученному «некому семантическому подпространству» явно не достает «четкости». Конституированное «мифологизированными объектами», оно далеко от нужд филологии.
В примечании 91 [1, C. 274] выделяются «три категории случаев взаимоотношения пространства, которое внешне по отношению к тексту, и пространства самого текста (“текстовое пространство”). Правда, о сути последнего можно лишь догадываться.
В качестве первого варианта называется «соразмерность двух пространств». Далее «выделяются два крайних случая» – «суживающееся пространство текста» и «расширяющееся пространство текста, как бы раздвигаемое вмещением в него внешнего пространства». Приводимые при этом примеры трудно рассматривать как убедительные.
В конце работы [1, C. 279–284] ВНТ возвращается к обсуждению темы «пространство и текст». Изложение отличается крайней степенью бессистемности, привлечением постороннего материала, резкими поворотами темы. Так, «общее и единое» в «соотношении пространства и текста» видится автору «уже в соотношении пространства и вещи (объекта) – в их взаимной расположенности, симпатии, взаимоприемлемости». Разобраться, откуда взялись «вещи», невозможно, пока читатель не догадается, что автор примеряет на себя дискурс Хайдеггера. Имитация последнего удается на славу: «пространство приуготовано к принятию вещей, оно восприимчиво и дает им себя, уступая вещам форму и предлагая им взамен свой порядок, свои правила простирания вещей в пространстве». Бессмысленно пытаться понять что-либо в этой тираде.
В качестве простейшего случая ВНТ рассматривает «зависимость текста от пространства (реального) и наоборот» [1, C. 280]. Это соображение содержит ряд неясностей. Прежде всего, о текстах какого типа идет речь? Что же касается пространства, то о нем в начале говорилось как о «реальном пространстве естествоиспытателя, совпадающем с физической средой» [1, C. 230]. Но как от физических пространств могут зависеть тексты другого вида, и, прежде всего, художественные? Как бы то ни было, ВНТ видит два варианта подобной зависимости.
Первый тип зависимости состоит в том, что «текст нужно разместить на данном строго ограниченном пространстве, исчисляемом числом страниц, фраз, строк, знаков и т.п. (т.е. пространство задано, и задача состоит в том, как построить заполняющий это пространство текст)». Заметим, что ни к ньютонову, ни к лейбницеву, ни к мифопоэтическому, ни к реальному пространству указанное пространство отношения не имеет. То, что здесь названо пространством, принято называть объемом текста (чаще всего в знаках). И что значит «разместить»? Разместить готовый или создать новый? К творческому процессу подобная заданность не имеет никакого отношения.
Второй вариант состоит в том, что «пространство (его объем) не задано и не ограничено, но задан объем самого текста в “текстовом” измерении (количество информации, подлежащей передаче, выбранный масштаб “подробности” и особенности языковой формы, кодирующей текст) и, следовательно, сам текст определяет, каким будет занимаемое им пространство».
Весьма сомнительно отождествление пространства и объема (должно быть некоторой области). Разговоры о «количестве информации» ничем не подкреплены и были данью моде. Наконец, текст не субъект, чтобы «самому» определять «занимаемое им пространство».
Далее автор предлагает рассмотреть «существенно более сложный случай – соотношение описываемого данным текстом пространства и самого текстового пространства, т.е. признакового пространства (Merkmalraum) текста» [1, C. 280], хотя рассматриваемый «случай» не имеет к предыдущему просто никакого отношения.
«Признаковое пространство» на самом деле представляет собой множество признаков некоторого объекта. Оно играет важную роль в прикладной лингвистике и информатике. О том, как оно попало в поле зрения специалиста по древним языкам, можно только гадать.
Статья В.Н. Топорова «Пространство и текст» представляет собой некий курьез (феномен эпохи разложения идеологии застоя). Касающаяся многих тем, явно не одобряемых официозом, она не может претендовать на строго научное исследование. Своеобразная библио-этимологическая симфония поражает пышностью стиля, а ее автор ошеломляет своей начитанностью. Любимый авторский прием – перечисление. Основной прием убеждения – апелляция к авторитету (формализованному в виде письменного источника). Многие ссылки имеют вид «см.» и «ср.» («ср. еще»), т.е. читателю предлагается самому смотреть и сравнивать.
В сущности, ВНТ доказывает, что он не вполне понимает, что такое пространство, постоянно путая его то с миром, то с объемом, участком, зоной, областью.

Литература.

1. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М., 1983.
2. Кубрякова Е.С. Язык пространства и пространство языка // Изв. РАН, СЛЯ. Т. 56, 1997, № 3.