Главная страница.

Сергей Маленко, Андрей Некита. Параметры социально-эконо-мической демифологизации человеческого рода

В контексте проблемы социального измерения феноменологии архетипа анализ генезиса социально-экономического отчуждения должен базироваться на интерпретации предыстории человечества как эволюции социальной формализации индивидуальных содержаний человеческой деятельности, пре-вращаемой определёнными, исторически преходящими социальными институтами в массови-зирующей человека трудовой форме. Именно при их у-частии социальность отчуждает человека от его родовой деятельности, становясь по отношению к нему монопольной властно-самодовлеющей структурой, функционирующей в двух, интересующих авторов аспектах.
Тотально экономизированная социальность административно навязывает человечеству модус производственного пре-бывания индивидуальной деятельности, о-формленной в господствующем, в данный момент, способе производства, подчинившего архетипические отношения между деятельными индивидами, превратив их в господствующую над ними отчужденную форму производственного со-трудничества.
Именно материальная деятельность, обращённая социальностью в производство, субъектом которого выступает реальный, присваивающий природу человек, составляет субстанциональную основу производительных сил. Поэтому, лишь они потенциально способны к приращению качества роста, в отличие от редуцированных до «производственных» социальных отношений, погрязших в провоцируемой ими же цепи идеализаций, бессознательных объективаций, отождествлений и формализаций. В «Немецкой идеологии», в этой связи, справедливо указывается, что отношение «для философов равнозначно идее. Они знают лишь отношение «Человека» к самому себе, и поэтому все реальные отношения становятся для них идеями» [2,C.75].
Способ производства можно рассматривать также и как процесс бессознательного «присвоения» природы, в том числе и человеческой, опосредованный основным модусом социально-производственной формализации. Таким образом, формирование нового способа производства выражается в постепенном, нисходящем «присвоении» социальностью индивидуальных содержаний деятельности, в форме наиболее социально значимого модуса производственного «со-трудничества».
Очередным оприходуемым «содержанием» предстаёт уже отчуждённая социальностью «природа», институализированная в форме предшествующего, уже отработанного модуса производственного «со-трудничества». Наиболее технологичный способ производства в статусе «общества» институционально оприходует предшествующий, который о-значен им в ранге «природы», а последняя по времени модификация основной формы труда, эксплуатирует свою предшественницу как производительную силу. Сущностной особенностью процессов социальной формализации способов производства является педантичная производственная отработка принципов властного оперирования любыми модусами социального пребывания, однозначно редуцирующих их к унифицированной трудовой форме.
В этой схеме «присвоение» природы просто не может быть ни чем иным, кроме как дифференциацией отчуждения, и наоборот, а подобный «планомерный», разветвлённый и структурированный «отход» человека от при-роды, выступает абсолютно неизбежным результатом игнорирования социальностью феноменологии архетипа. Для человека, и, соответственно, человечества, подобное «освоение» природы «оказывается отчуждением, самодеятельность – деятельностью для кого-то другого и как бы деятельностью кого-то другого, жизненный процесс оказывается принесением жизни в жертву, производство предмета – утратой предмета, переходящего к чужой власти, к чужому человеку» [3,T.42,C.99].
Маркс не только блестяще вскрыл анатомию капитала, представляющую собой иерархию соподчинённых формализаций, методично ниспровергающих на Теневое «дно» истории подлинные индивидуальные содержания, но и наметил план её разработки и «снятия» , то есть теоретического освоения исторически последних, наиболее развитых форм отчуждения.
Согласно Марксу, «ход абстрактного мышления, восходящего от простейшего к сложному, соответствует действительному историческому процессу» [3,T.46,ч.1,C.39], а значит, рассчитывать на возвращение любого потерянного «рая» – индивидуального, группового, либо коллективного – можно, но лишь когда пройден до глубин персональный, соответствующий только ему ад. В терминах теории архетипов К.Г.Юнга это означает индивидуальное сознательное освоение отчуждённой социальности как Тени Общества, осуществляемое со-образно феноменологии разворачивания архетипа. Последовательное, диалектическое снятие отчуждения, слой за слоем, означает обратное восхождение человека к своему родовому бытию кругами о-своения трудового ада, так ярко представленного Данте.
Следует отметить, что фактически знаменитая, набившая всем стандарт-марксистам оскомину, «пятичленка», представляющая последовательность формационной институализации способов производства, одновременно выступает как концентрированным выражением эволюции падения человечества в пропасть отчуждения, так и наброском возможного плана его «снятия». Логика отчуждения здесь предстаёт дефеноменологизаций архетипа.
В масштабной, логически выдержанной конструкции «Капитала», по мнению Э.В.Ильенкова произвольно взятая «конкретная категория предстаёт как одна из метаморфоз, через которую проходят стоимость и потребительная стоимость в процессе их взаимного превращения друг в друга. Становление товарно-капиталистической системы в теоретическом анализе Маркса выступает как процесс усложнения той цепи опосредующих звеньев, через которые вынуждены проходить оба взаимно тяготеющих и одновременно взаимно исключающих друг друга полюса стоимости» [1,C.246]. Таким образом, в рамках индивидуального сознательного присвоения отчуждения, именно диалектика вскрытия обращённой логики социальных формализаций позволяет проследить становление цепочки отчуждения, разоблачить его институциональных посредников, воочию убеждаясь, что пред-исторически первое звено является первым как раз в смысле становления отчуждения, а последнее – с необходимостью лимитирует процессы превращённости, открывая путь к освоению и «снятию» отчуждения.
Впервые природа непосредственно присваивает себя уже биологической эволюцией человека. В этом смысле субъектом присвоения является ещё не оформившийся как общество человеческий род в целом. Однако сущностной особенностью именно общественной формы присвоения, впервые возникающей в рамках архаического способа производства, является диалектическое взаимодействие генетически-инстинктивного и общественного принципов феноменологии архетипа, как в данном случае традиционного поведения.
Досоциальное отправление традиционного поведения осуществляется путём подражания (хабитулизации) и последующего закрепления наиболее целесообразных из них в процессе естественного отбора на видовом уровне. Итак, именно Архетип, гармонично присваиваемый обществом в естественных формах традиции и обычая, являет единственно возможное общественное отношение досоциального периода архаического перво-бытия человечества, впоследствии атрибутированное как основное производственное отношение архаического способа производства. Этот обычай общественен, поскольку содержательно образован не произвольными, а лишь коллективными, обеспечивающие бытие сообщества в целом, стилями индивидуального поведения. С другой стороны, общественность обычая, выведенного из-под «диктата» инстинктивной наследственности на простор «сознательного» наследования, при посредничестве мифа, впервые создаёт реальные предпосылки сознательного освоения индивидом механизмов коллективного существования, а в перспективе – и восхождения к подлинно сознательному бытию.
Количественное и качественное развитие видов индивидуальной деятельности, явно дискредитируемых попытками их массового подражательно-стандартизованного, стереотипного воспроизводства и вызывает к жизни один из первых витков формализации отчуждения – возникновение системы регуляции конституировавшихся норм и правил деятельности, воспроизводящихся уже посредством целенаправ-ленного социально-ритуализованного механизма группового обучения и контроля.
В дальнейшем ритуализируется и форма общения в соответствии с принципами организации процесса творческого при-ращения, или в терминологии Маркса «расширенного воспроизводства», совокупного опыта человечества, явленными в мифе, причём именно протомораль ритуала выступает основным производственным отношением «коллективного», прото-социального способа производства. Наконец, завершает триаду до-социальных, до-институциональных, а в настоящем контексте до-частнособственнических, способов производства – родовой способ организации жизни общества. Возникающий род – система кровнородственных связей – и представляет собой основное его «производственное отношение».
Первичное о-формление принципов социального пре-бывания человечества представлено основными производственными отношениями первобытнообщинного, азиатского и рабовладельческого способов производства. Отношение личной собственности – основное производственное отношение первобытнообщинного способа производства, выражает суть институционального опосредования отношений между индивидом и родом, представленное в существующей наряду с общинной, форме личной собственности на землю, орудия труда и способы бытового оформления Жизни.
С другой стороны, «азиатский» способ производства выступает очередным о-формлением результатов принудительного, военного подчинения одним племенем, бессознательно претендующим на особую «избранность» в деле имагостазного толкования мифа и отправления соответствующих ритуалов, всех соседних племён. Откровенно грубый, «силовой» в современной терминологии, характер оформления подобного типа отчуждённых социальных связей детерминирует основное производственное отношение данного способа производства как исключительно внеэкономическое принуждение, как рафинированную эксплуатацию, объектом которой выступают уже не индивиды, а их племена – первичные социальные единицы – в целом.
Именно «азиатский» способ производства оставляет в наследство человечеству государство – институт, производящий освященное и концентрированное насилие, потенциально адресованное любому и каждому из отступников социальной нормы и формы. Сама этимология слова «государство» связана с «владением», «осуждением», «господством над суждениями», воспринимаемым как «господний дар», «милостивому дарению судьбы». Другой вариант праславянского слова «держава» происходит от «держать», «сдерживать», «удерживать» [5,T.1,C.503], так же не оставляет сомнения в исконной насильственной природе этого социального института, впоследствии, монополизировавшего все права как на сам процесс, так и на любые возможные результаты индивидуального освоения архетипических содержаний.
«Приближённый» к Богу «родовой» клан бессознательно полагается и институционально оформляется в статусе исторически первого эксплуататора – «класса-в-себе», а господствующая, племенная форма трудовой деятельности первобытнообщинного способа производства, – производительной силой азиатского способа производства.
Рабовладельческий способ производства о-посредует законом произвол «азиатского» внеэкономического принуждения и формирует, в соответствии с этимологией этого слова, с одной стороны «предел» беззаконию в «чистом» виде, а с другой, кладёт «начало» социальной регламентации отношений эксплуатации. Как основное производственное отношение, закон «причащает», то есть делает «соучастниками» производства социальности господ и рабов, о-посредуя их насилием, порядок и мера которого отныне оговариваются для каждого конкретного случая.
Именно невиданная доселе институциональная формальность, воплощённая в универсализме закона, позволяет унифицировать социальные отношения между людьми настолько, что в рамках рабовладельческих империй стираются уже не только индивидуальные, но и территориальные, расовые, национальные, языковые, религиозные, и любые иные отличия подданных, приведённых к единому знаменателю закона и связанных воедино посредством торговли. Подобный способ деятельности, о-посредованный внеэкономическим принуждением, предстаёт в этих условиях как производительная сила в различных (патриархальных, групповых, имущественных, долговых и т.д.), законодательно нормируемых формах рабства.
Рассмотрение заключительной триады формационного отчуждения начинается с феодализма – иерархии наследуемых социально-юридических статусов, основным производственным отношением которого следует считать право, оформленное в виде вассалитета. Необходимо особо отметить, что феодальное право, как и рабовладельческий закон, не следует путать с правовой надстройкой и законодательством, выступающими прерогативой более отчуждённо зрелой социальности. Именно феодальное право, вопреки жестким детерминантам рабовладельческого закона и жестокости способов его отправления, куда более отчуждённо, формально определяет границы допустимого и запретного как социальных антиподов должного и сущего.
Лишь на этом этапе пред-истории человечества возникают понятийно о-формленные, социально значимые бессознательные представления о персонализированных правах и производственно-договорных обязанностях участников процессов институционального усугубления трудового отчуждения. Отныне, каждый человек, группа, корпорация, сословие клеймятся особым юридическим статусом, о-формляясь в полноценных субъектов права, к которым наряду с физическими лицами (сеньорами, вассалами, крестьянами и ремесленниками), теперь причисляются и юридические лица – неодушевлённые предметы и институты (земельные владения, города, рынки, монастыри и т.д.), представляющие иерархию бессознательных, социально значимых, о-стастусевающихся имаго.
Однако функционирование феодального права ещё во многом детерминировано характерными для процессов становления болезнями роста – отсутствием должного уровня кодификации, бесконечностью вариаций и несогласованностей, а иногда и реверансами в сторону неписаного права в виде обычая, что наглядно отражает институциональную дистрофию социальных формализаций. Кстати, именно отличительная черта современности – повальная мода на игнорирование генезиса и особенностей отчуждения – провоцирует отождествление закона и права в обыденном понимании. На самом же деле, более поздний слой отчуждения, представленный правом, относится к уже рассмотренным, как форма к содержанию.
Из совокупности регламентаций закон при феодализме пре-вращается в перечень ограничений, в закон, фиксирующий право. Таким образом, неоформленное насилие и произвол уступают место отчуждённой формальной санкции за нарушение духа и буквы закона. Имагостазирующая идеализация феодального права, подмявшего под себя мораль и нравственность, основные принципы которой воплощены в кодексе рыцарской чести, обусловила социальное господство тенденции к преимущественно «символической» интерпретации всех, включенных в систему права, предметов, явлений и отношений. Невиданный раннее уровень «символизации», как означивания и институциональной ритуализации социальной практики феодального общества, наглядно отражал развёртывание процессов отчуждения вширь и вглубь.
Бессознательная механическая имитация социального «развития», представленная усугублением институционального отчуждения, приводит к замене «правового» феодализма «денежным» абсолютизмом, при котором право из господствующего производственного отношения вырождается до уровня обыденно покупаемого товара. Основной формой зависимости крестьян после барщины и натурального оброка становится еще более отчуждённый и социально-значимый денежный оброк – рента.
Посредничество номинализированного «соглашательства» денег формирует новую «аристократию плаща», выступающую нуворишской альтернативой традиционно-родовой «аристократии шпаги». Определяя реальную цену социальной значимости сословных привилегий и ограниченности кастово-феодальных предрассудков, взрывающие автаркическую замкнутость феодов деньги, «освобождают» выкупившихся на свободу крестьян, объединяя их в цехи ремесленников в статусе всего лишь юридически, то есть формально «свободных», для более полнокровной и всесторонней, знаково-структурированной и бессознательной зависимости от капризов неосвоенной монолектики их номинальной и реальной стоимости.
Таким образом, отчуждение, отлитое в монетах и напечатанное в купюрах, материализует социальную имагостазность, а потому, именно отмеченные покровительством Магдебурского права города, как центры торговли, средоточие купеческих гильдий, становятся нервными узлами будущих национальных рынков социальных значимостей – фундаментов перманентных социально-экономических неврозов, формирующих обыденно-стереотипный, бессознательный имидж капитализма.
Конституирование же городов в статусе финансовой опоры абсолютных монархий в их борьбе с феодальной раздробленностью, свидетельствует о ключевом характере товарно-денежных отношений, выступающих основой экономического модуса о-формления бессознательного пре-бывания социума уже со времён абсолютизма как способа производства.
Наличие разветвлённых и структурированных товарно-денежных отношений выступает и формальным признаком следующего, капиталистического способа производства. Однако в нём, в полном соответствии с логикой отчуждения, сохраняются и конкурируют за господство на различных уровнях иерархии социального отчуждения и закон, и право, и даже рабство, на что указывал и К.Маркс: «Прямое рабство является такой же основой нашей современной промышленности, как машины, кредит и т.д. Рабство – это экономическая категория огромного значения» [3,T.27,C.408].
Иерархию производственных отношений капитализма возглавляет капитал – качественно новая форма социального пребывания товарно-денежных отношений – самовозрастающая стоимость, которая для реального экономического воспроизводства своего «бытия» более не нуждается ни в каком «посредничестве», однако, с лихвой компенсирует это тотальным обращением и иллюзорно-расширенным воспроизводством отчуждённой социальности в форме соподчинённой номенклатуры имагостазных социальных значимостей.
Таким образом, именно капитал предстаёт первым самовоспроизводящимся производственным отношением и в таком статусе – исторически последней формой отчуждения, паразитирующей на системно отчуждаемой витальной энергии, институционально обращённой в иерархию бессознательных социальных значимостей, организующих поточную конвертацию индивидуальных содержаний в унифицированную, операбельную товарную форму. Материализация товарно-денежных отношений представляет лишь универсальное опосредование в денежной форме как реального, так и номинального господства принципов имагостазного социального обращения индивидуальных содержаний деятельности, отчуждаемых в форме труда.
Стоит обратить особое внимание, что, уже начиная с первобытнообщинного способа производства, при имагостазирующем посредничестве отчуждения, индивид «присваивает» природу только в форме личной собственности. По мере институализации производственных отношений, каждое последующее из них поочерёдно предстает более дифференцированным модусом отчуждения индивида от природы в форме собственности, и в то же время, выраженным в денежном номинале – показателем меры отчуждения собственности от самого собственника. По мнению С.Платонова, процедура социального депонирования отчуждения может быть представлена следующей формулой: «Насилие – это способ присвоить чужую личную собственность; закон – способ превратить неупорядоченный грабёж в контролируемую производительную силу; право – способ поставить закон на службу противоречивым интересам […] собственников; деньги – способ приобрести право; капитал – способ произвести деньги» [4,C.49].
Следует отметить, что капитализм как господствующий способ социальной формализации полностью лишает человека его индивидуальных содержаний, отныне атрибутируя его исключительно как элементарного физического носителя рабочей силы, которой придан статус товара. Публичное капиталистическое развенчание архетипической сущности человека оформляется процессом низведения его единичной тварности до унифицированной товарности, в рамках которого все исконные, осваиваемые сознанием, творческие импульсы архетипа, блокируются, извращаются и стандартизируются конвейером отчуждённого социального производства.
Таким образом, впервые в пред-истории человечества, капитализм оформляется в фактически подменившую собой общество, производственную Социальность как Систему Отчуждения – предельно абстрактную, искусственную, произвольно формализованную, имагостазную (бессознательную) институ-циональную конструкцию, сформированную из элементаризованных, социально значимых «частностей» Человека и Общества, пре-бывающих отныне в бессознательно-детеминируемой стихии товарно-рыночной конъюнктуры.

Литература.

1. Ильенков Э.В. Диалектическая логика. М., 1974.
2. Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология. М., 1988.
3. Маркс К. Энгельс Ф. Соч.: т.1-50. 2-е изд. М., 1955-1981, т. 27, 42, 46.
4. Платонов С. После коммунизма: книга, не предназначенная для печати / Предисловие В.Аксёнова и др.; 2-е изд.; Второе пришествие: Беседы. М., 1991.
5. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4т. Т.1. / Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачёва; под ред. и с предисл. Б.А.Ларина. – 3-е изд., стер. СПб., 1996.

Сергей Маленко, Андрей Некита. Параметры социально-эконо-мической демифологизации человеческого рода // Бренное и вечное: образы мифа в пространствах современного мира: Мате-
Б87 риалы Всерос. науч. конф., посвященной 10-летию философского факультета Новгородского гос. ун-та имени Ярослава Мудрого. 28-29 сентября 2004г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2004.