Главная страница.

Марина Пантыкина. Пролегомены к теории правовой символизации

Ключевой характеристикой любой переходной эпохи является всплеск семиотической активности. Особенностью современности следует считать еще и то, что это время бума коммуникативных практик, неограниченного расширения сферы сигнификации, в которых бесследно растворяется трансцендентный субъект, познающий содержания собственного сознания.
Существо социальных процессов предстает как движение означающего и означаемого (Ж.Деррида): нет ни одного означаемого, которое бы избежало игры отсылок обозначения, конституирующей язык. Означаемое всегда функционирует как означающее для чего-то другого. В игре знаковых форм символу традиционно принадлежит особое место, поскольку именно он представляет и транслирует смысл жизненности всего сущего. При этом символы создают два возможных способа ориентации человека в мире: противостоять фатальной конечности человеческого бытия, задать «простор» и «странность» жизненного пространства, признать безвременный, безграничный его хаос или понять, что подвижность опасна, все сущее имеет границу и конечность. Эти возможности, закрепленные в культуре знаками и устойчивыми способами отношений между человеком и действительностью, составляют особенное в содержании символических форм, задают их структурные принципы.
Специфика права заключается в конструировании социального порядка, в унификации и упрощении социальной реальности посредством введения в ее структуру ограничителей и готовых информационных схем. В результате образуется «негатив» социальной реальности, в котором заданность сущего заменяется общепринятым набором социальных позиций и практик, высвечивается «теневая» сторона социальной иерархии и подконтрольный ей деятельностно-семиотический процесс. Таким образом, правовая реальность предстает как объектированная субъективность, что позволяет рассматривать ее в качестве символической системы, а конкретные юридические факты как символические трансфигурации.
Основными составляющими процесса символизации социального порядка являются социальные гештальты и исторически сложившиеся символические стратегии. Последние окончательно оформились и могут быть подвергнуты системному анализу. П.Бурдье предлагает типологию символических стратегий, в основании которой лежит принцип контрарности. Первый крайний тип символических стратегий – «частное мнение» (idios logos) – реализуется в стремлении простого частного лица внушить свою точку зрения, например с помощью шантажа или оскорблений, при этом, рискуя получить аналогичный ответ. Второй тип – официальная номинация, действующая в виде акта символического внушения, апеллирующего к здравому смыслу и коллективному мнению. Официальная номинация создает формальное равенство сторон, поскольку совершается через доверенное лицо государства.
Заметим, что и стратегия «частного мнения», и стратегия официальной номинации имеют один и тот же предикат – легитимность. Данное понятие П.Бурдье употребляет только в отношении тех концептов, которые представляют социальную реальность лишенной принципиальных противоречий, а социальных агентов – склонных к компромиссу. Другими словами, легитимность является характеристикой индивидуального и коллективного «превращенного сознания», воспринимающего действительность символически, преобразованной идеей формального равенства, вечными исканиями истины права. В результате легитимность предстает тем содержательно растяжимым медиумом, который задает контрарность позиций «частного мнения» и официальной номинации.
Однако легитимность отнюдь не является первым звеном в цепи символизаций права. Легитимность – это не более чем представление (символ веры), присутствующее в сознании граждан. Оно проистекает из убеждения, что власть предержащие в стране обладают доверием, а поэтому могут принимать решения, которые граждане должны выполнять. Содержание легитимности зависит от доминирующего в том или ином обществе типа символической стратегии. Содержание последней представлено в актуальной для данного момента времени правовой доктрине, которая кодифицирует формат суждений юристов о социальном порядке и гарантирует состоятельность коммуникации по поводу юридических фактов. Таким образом, легитимность – это один из результатов процесса символизации права, а предшествующим ему этапом является правовая доктрина. Она воспроизводится в качестве символической с необходимостью, и социальным агентам не дано знать ее подлинность.
Трактовка права с позиции теории символизма позволяет выделить новые аспекты принципа объективности пространства правовых формальностей как исходного пункта онтологии права. Собственно понятие «формальность» означает свойство принадлежности к той или иной форме. В свою очередь понятие «форма» (греч. , ) выражает основоположение, принцип, позволяющий выявить в размытом хаосе впечатлений объективную структуру явления, сделать его познаваемым, а также свидетельство внешнего предъявления этой структуры. Формальность, в таком понимании, не означает «безжизненную абстракцию», характеристику оторванности от правовых реалий, а указывает на фактическую несводимость права к явлениям неправовой реальности и социальной реальности в целом. Право можно определить как «негатив» социальной реальности, который подобен, но не тождественен. Рассматривать его следует отдельно, для того, чтобы затем с помощью преобразованных форм (видов) «негатива» ориентироваться в социальном пространстве. Следовательно, формальность права (или его «отдельность») позволяет трактовать правовое пространства как такую часть социальной реальности, которая образует целостность, имеет собственную структуру и подконтрольный ей деятельностно-семиотический процесс. Кроме того, право предстает в качестве первопричины, имманентной самому праву, потенциально заменяя любые другие каузальности. Совокупность выделенных отличительных признаков права может быть сведена в одну сущностную характеристику – автопойетичность, а право определено как автопойетическая символическая система.
Одним из первых, кто попытался рассмотреть право в таком качестве, был Н.Луман. С его точки зрения автопойетическая система права репродуцирует себя, конституируя определенный порядок между собой и окружающей средой посредством бинарного кода: законное/ незаконное. Наличие такого кода Луман обосновывает тем, для своего функционирования правовая система нуждается в действительности правовых актов, которые специфицировали отличительные черты права и не-права и позволили производить стандарты, годные для применения. Кроме того, он утверждает, что судебная система стоит в центре правовой системы, тогда как законодательная деятельность располагается на периферии. В судебных спорах, в индивидуальных действиях, имеющих возможные правовые последствия, реализуется собственно нормотворчество. Именно они, а не законы, обеспечивают работоспособность системы и усиливают ее самостоятельность. Конечно, определяющую роль законов неопровержима, но они не наделены такой ролью изначально, а становятся таковыми в той мере, в какой удается их реализовать на практике. В контексте нормотворчество предстает как процесс поиска выводов, следующих из посылок правового казуса. Однако их соединение не обязательно должно соответствовать правильным формам силлогизма. Нормотворчество в большей степени отвечает принципам символизации, предполагающей, что новое рожается либо как отрицание, или как вариативное сочетание старых условий.
Исследование права в контексте творчества – еще один аспект философии права, задаваемый теоретическим и методологическим потенциалом теории символизма. Начало такого исследования предполагает пересмотр основного принципа правовой онтологии – принципа формального равенства. Данный принцип является результатом мысленного отвлечения от реальных различий, присущих вещам и людям. Основанием правового уравнивания полагается свобода индивида в общественных отношениях, признаваемая и утверждаемая в форме правоспособности и правосубъектности. Наличие или отсутствие этих характеристик у субъекта определяется извне, из некоей фиксированной точки - Закона, являющегося гарантом абсолютной рациональности. В настоящее время социальные взаимодействия настолько сложны и динамичны, что не могут быть интегрированы в единую систему, соответствующую ньютоновской картине мира. Полиморфная реальность может быть предметом только полиморфного наблюдения – наблюдения, которое проводится не «объективно» в традиционном смысле этого термина, т.е. безотносительно позиции, которую занимает человеческий субъект, а исходя из тех контекстуальных возможностей, которые предлагает человеку общественная система (будь то экономика, право или политика). В результате принцип формального равенства постепенно утрачивает признаки принудительно довлеющей рациональности и становится основанием упорядочивания подвижных взаимосвязей, осуществляющихся во множестве возможных действий индивидов. Данный принцип приобретает в качестве расширения содержания признак равной возможности участия субъектов во всем многообразии правовых действиях, в том числе и в нормотворчестве. Так, например, все чаще в области финансового, торгового, международного права, права интеллектуальной собственности нормам следуют до тех пор, пока они успешно регулируют те или иные отношения, и от них отказываются, когда сложившиеся, прежде всего экономическая, ситуация делает эту норму непригодной. Таким образом, принцип формального равенство изменяется под воздействие социальных факторов, включая в свое содержание новый существенный признак – право творчества в правовой реальности. Включение этого эволюционного изменения в правовую теорию возможно только вместе с признанием необходимости корректировки общей правовой «картины мира», определением ее через понятие символической системы.
В рамках классической гносеологии права остается без ответа вопрос о том, каким образом отдельные содержания несанкционированных норм становятся носителями общего «идеального» значения. Теория естественного права, основанная на принципе отражения, стремится постичь объективные сущностные свойства права, легизм ограничивается гносеологическим принципом признания (и знания) в качестве права лишь того, что является приказанием, принудительно-обязательным установлением. Возможность творчества в праве, осуществляемая через познание в формах индивидуального и коллективного сознания, в данных теориях не предусматривается. Преодолеть возникшее познавательное затруднение позволяет гносеологический принцип репрезентации, разработанный в теории символизма. Включение принципа репрезентации в гносеологию права позволит обосновать тезис о действительном многообразии «способов видения» права, обусловленного не только историческими изменениями последнего, но и реализацией символической функции сознания.
Следует заметить, что исследование права в контексте символического подхода не противоречит пониманию права как иерархической системы норм. Оно задает параметры нового видения утвердившихся правовых представлений, обогащает исходные правовые понятия признаками функциональности и репрезентативности. Понимание права как символической системы корреспондируется с такими тенденциями развития правовой теории как юридическая герменевтика, процедуральная парадигма права, автопойетическая теория права.

Марина Пантыкина. Пролегомены к теории правовой символи-зации // Бренное и вечное: образы мифа в пространствах современного мира: Мате-
Б87 риалы Всерос. науч. конф., посвященной 10-летию философского факультета Новгородского гос. ун-та имени Ярослава Мудрого. 28-29 сентября 2004г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2004.