В начало
Игорь Ильин. Нравственность как идентифицирующее начало

Оговорю сразу, что понятия нация и народ будут употребляться мной как очень близкие по смыслу и почти тождественные. Народ есть союз различных племен, которые, объединяясь, приходят к государственному устройству общественной жизни и образуют себя, таким образом, как национальную единицу. В то же время национальные и государственные границы совпадают не всегда. На территории одного государства могут сосуществовать различные народы, что не всегда приводит к государственному обособлению каждого из них и потому определение всех граждан такого государства как единой нации имеет относительное значение.
Проводимое различие между существующими народами основывается, очевидно, на специфике их поведения. Язык, религия, климат, государственная принадлежность – все это критерии, которые далеко не всегда могут служить в качестве национальных ориентиров. Способность говорить, например, по-испански не указывает еще на то, что ее носитель обладает соответствующим поведением, манерами, вкусами и воззрениями. Православный грек это не православный русский. Не случайно сложилось различие между византийским и русским православием. Известно так же, что живущие в одних климатических условиях люди, очевидно, принадлежат к различным народам. Ведь нет никакой разницы между климатом псковской области и соседней с ним Эстонии, но поведение русского человека выдаст в нем чужака, если он попадет на территорию другого теперь иностранного государства. То же касается и общности государственной территории. Это хорошо было заметно на недавнем примере из отечественной истории, когда на единой территории государства Советского Союза жили различные народы.
Нужно понимать, что если народы, в сущности, различаются между собой ни по языку ни по религии ни по климату, в котором они живут, и ни по своей гражданской принадлежности, то ни один из названных факторов и не их совокупность не являются совершенно обуславливающим началом для их типа поведения, то есть того, что действительно позволяет проводить глубокое различие между народами. Такое положение вещей хорошо показывают случаи заимствования культурных и государственных традиций, когда принятые нововведения не делают похожим один народ на другой. Конечно, нельзя, например, отрицать влияние сохранившейся культуры, ее элементов на тип поведения, какого либо народа, который в силу исторических обстоятельств оказался на новой для себя территории, где сохранились какие-то культурные традиции. Но такое влияние означает не копирование, а взаимодействие, в результате чего рождаются оригинальные культуры, как скажем, культура Романо-германского типа. На территории Западной Римской Империи проходила не только романизация варваров, но и варваризация римлян. Православное христианство, принятое на Руси от Византии становится русским православием отличным от византийского. Потому сложно согласиться с мнением, согласно которому русская душа пассивно приняла все, что дало ей христианство, пришедшее к нам из Византии. «В нравственной области православие дало русскому человеку живое, и глубокое чувство совести, мечту о справедливости и святости, верное осязание греха и различие правды и кривды, добра и зла» [3]. Что же еще можно было дать нравственному миру русского человека? Очевидно, что так было дано все. Почему же тогда цитируемый автор, подтверждая давно подмеченную истину, пишет, что: « Византийское православие было суше, холодней, чем русское его проявление, где главным в человеческом существе стала жизнь сердца»? [3]. Если влияние православия было таким безусловным, тогда что же заставило его так измениться применительно к русскому человеку? Ничего другого, на наш взгляд, кроме самой русской души началом или причиной такого изменения быть не могло, а влияние христианства следует признать не безусловным, но относительным. Потому сомнительно распространенное ныне мнение, согласно которому корни русского менталитета уходят в православную религиозность.
Православное христианство является самым значимым элементом русской культуры, но не ее источным началом. Это зеркало русской души, одно из самых сильных ее выражений, но не сама душа. В этом смысле нельзя быть русским и не быть православным. И можно причислять себя к русскому православию, стараться выполнять церковные законы, но оставаться при этом все-таки не русским по своему душевному укладу. Необдуманно будет говорить, что корни русского менталитета уходят в православную религиозность, То же самое, если утверждать, что началом русского языка является русская литература. Конечно, литература облагораживает родной язык. Но при этом все-таки язык является ее началом. Русская литература есть выражение русского языка и русское православие есть выражение русской души, а не наоборот. При этом христианство, сложившееся в России, утверждало русскую духовность, оправдывало ее для людей перед Богом, способствовало ее развитию и росту. Не заметить произошедшего влияния христианства на русскую душу нельзя. Но русская традиционная духовность в своем содержании продолжала всегда сохранять свою самость, способность избирать и менять убеждения, которые принимают новое священное значение. То, что мы русские – это первично, то, что мы православные христиане – это вторично, поскольку наша русскость дает хорошо о себе знать в любых культурно-исторических социальных явлениях. Русский человек вполне остается русским независимо от того весит ли у него крест на шее или он носит красную звезду на лбу. В связи с таким утверждением можно вспомнить учение А.С.Хомякова, где говорится о различии между верой и религией.
Показывая значение понятия вера, Хомяков имеет виду принцип племенного нрава. «Вера составляет предел его (народа-И.И.) внутреннему развитию. Из ее круга он выйти уже не может, потому что вера есть высшая точка всех его помыслов, тайное условие его желаний и действий, крайняя черта его знаний» [4]. Вера обуславливает, согласно, Хомякову историческую судьбу народа и его культурный облик. Вера обуславливает психологию народа, черты его характера, образ мыслей, все то, что влияет уже на выбор религии. Потому принятая народом религия имманентна его вере, но ей не тождественна. Это означает, что религия может меняться, но живущая в нем вера или идея останется неизменной. То, что Хомяков называет верой, а Н.А.Бердяев идеей народа, очевидно, есть высшая ценность, сообразно которой складываются характерные черты народного менталитета и согласно которой народ развивается исторически. Если последнее делается почему-то невозможным, тогда народ начинает топтаться на месте, переживая неопределенность во всех сферах общественной жизни.
Здесь мы уже подходим к учению, которое оспаривает сказанное нами. Имеется в виду этногенез Л.Н.Гумилева, где он пишет, что народы, продолжая сохранять свое имя, меняют души и соответственно меняются по стереотипу своего поведения настолько, что становятся неузнаваемыми. «Стереотип поведения этноса столь же динамичен, как и сам этнос. Обряды обычаи и нормы взаимоотношений меняются то медленно и постепенно, то очень быстро. Взглянем, например, на Англию. Разве можно узнать потомка свирепого сакса, убившего кельтских ребятишек, в веселом браконьере Робин Гуде…» [2]. В отношении России Гумилев пишет: «Сравним хотя бы Москву семнадцатого века с ее боярскими шапками и бородами, когда женщины пряли за слюдяными окнами, с Москвой восемнадцатого века, когда вельможи в париках и камзолах вывозили своих жен на балы, с Москвой девятнадцатого века, когда бородатые студенты-нигилисты просвещали барышень всех сословий, уже начавших смешиваться между собой, добавим сюда декадентов двадцатого века» [2]. И уже дальше: молодое поколение не похоже на прежнее. Меняются идеалы, вкусы, обычаи…идет забвение старого» [2].
На наш взгляд, и в данном случае, изменения, которым ни чужда, конечно, никакая культура, показывают сохранение прежнего содержания, но только в другом его определении, что позволяет, как по родимым пятнам узнать всякий народ в любом его историческом обличии. Свойственная русским женщинам великотерпимость и самопожертвование с одинаковой силой заставляло вести их и затворнический образ жизни и следовать за своими мужьями на край света (пример декабристских жен) и вливаться в террористические бригады бывших народников. Внешнее поведение при этом было действительно различно, но внутренний мотив его оставался неизменным. Прежним оставался, говоря словами Хомякова, племенной нрав. В этом смысле любая культура консервативна. На исторических примерах мы знаем, что меняются даже религии, но вера или все тот же «племенной нрав» остаются неизменными. Так в свое время в России произошла замена православного христианства на такую веру как большевистский марксизм. Новой религией становится коммунизм. Христиане начинают преследоваться как конкуренты. И все-таки никакое противостояние между христианством и большевизмом в России не убирает того, что и в русском христианстве и в русском коммунизме соответственно выражается и выражалась одна и та же идея русского народа: если жить хорошо, тогда жить хорошо всем. Ведь главным лозунгом большевиков был даже не лозунг о социальной справедливости, но призыв к устроению общества основанного исключительно на нравственных началах. Внешне новое поведение преследовало все ту же ценность.
Существующая в народе какая-либо высшая ценность или общезначимая культурно-духовная норма обуславливает, в конечном счете, его историческую судьбу. В свою очередь такая высшая ценность отвечает набору своеобразных для каждого народа ментальных качеств. Высшая для народа ценность-идея, так или иначе, проявляет себя во всех элементах его социально-культурной деятельности, имея свое первоначало в нравственном содержании его души. «Там где земная жизнь людей складывалась более- менее сносно, она строилась не на умозрительных домыслах и расчетах, но на святынях, то есть на нравственных императивах, «предрассудках», если угодно, своеобразного у каждого из народов что и делает их неповторимыми соборными личностями, общественными индивидуальностями» [1].
Итак, чтобы понять причины поведения любого народа мало будет обратиться к любым внешним историческим условиям, мало будет обратиться к его религии, климатическим условиям. Истинной последней инстанции будет сердцевина его нравственных представлений, которые не могут быть полностью обусловлены ни одним из названных факторов.

Литература.

1. Бородай Ю.М. Эротика-Смерть-Табу: трагедия человеческого сознания. М.,1996.
2. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. СПб., 2001.
3. Корольков А.А. Русская духовная философия. СПб., 1998.
4. Хомяков А.С. Семирамида. Собр.соч. В 2 т. М.,1994. т.1.

Hosted by uCoz