Главная страница.

Марина Кукарцева. Философия истории ХХ века и мифология

В рассуждениях о взаимосвязи философии истории и мифологии, как правило, речь идет о принципах мифологического понимания истории, воплощающихся в спекулятивных концепциях философии истории - истории «res gestae», самого прошлого непосредственно. Здесь философ пробует отыскать в прошлом некое скрытое значение, недоступное историкам и , если он реализует мифологизированное историческое сознание, то раскрывает содержание увиденного значения посредством мифа. Примером такого мифологизирования истории является, например, понятие «универсальной истории», сформулированное в 18 века и продолжающее жить в историографии 20 века [2,С.194-5]. Христианская универсальная история взяла за образец историю евреев, почерпнув ее хронологию и периодизацию из Библии. Здесь история предстает как «священная», образцовая и наиболее почитаемая. В ходе раннего периода новой истории сосредоточение внимания философов истории на Библии постепенно истончалось и в конечном счете исчезло совсем. Но подрыв концепции христианской универсальной истории как способа мифологизирования истории не уничтожил саму идею универсальной истории. Она продолжилась в секуляризированной, небиблейской форме, сохранив основную идею ранней, основанной на библии концепции - безусловного существования единственной истории человечества, чья внутренняя идентичность гарантируется Богом. А точки зрения на предмет исследования, как известно, определяют горизонты релевантности его концепций.
С помощью спекулятивной философии истории можно выявит так называемые «химерические» исторические события. Свершающиеся, свершившиеся и будущие исторические события, большие и малые, всегда обладают, кроме исторической ценности также и некоей эмоциональной валентностью. Они происходят как бы со знаком плюс или со знаком минус, а некоторые из них имеют предикат иллюзорности, «обманной истины». Такие исторические события можно, на мой взгляд, назвать, «химерическими». Объясню, что имеется в виду.
Понятие химеры полисемантично. В греческих мифах она обозначает монстра с головой льва, брюхом козы и хвостом змеи – таково описание химеры, данное Гомером и ставшее общепринятым обозначением любой фантазии, а также животных гибридов Здесь химера – зооморфное существо, воплощающее в себе трехчленную модель мира (по представлениям Гесиода): первая голова – голова льва, последняя – змеи (дракона), средняя – козы. По мифологическим представлениям древних, среднюю ступень мирового древа, по вертикали которого располагались животные, символизировали копытные животные; у корней мирового древа находились змеи; лев, относясь к благородным животным, занимал верхний ярус мирового древа. Ту же последовательность наблюдаем и в образе Химеры. Следовательно, данный мифологический персонаж, созданный путем слияния трех частей животных, имеет гораздо более важное значение, чем это может показаться на первый взгляд. Некоторые исследователи считают триединую форму химеры воплощением различных стихийных сил природы, таких как извержение вулкана, сопровождающееся землетрясением и вспышками природного газа. В этом смысле химера непредсказуема. В средневековом искусстве Химера представляет сатанинские силы. Психоаналитики используют образ химеры для обозначения деформации человеческой психики. Постепенно понятие химера трансформируется в понятие “химерического» как обозначение любого невозможного вообще, ложной идеи, пустого вымысла.
Применительно к исследованию исторических событий, «химерическое» представляет интерес в триединстве ее рассмотрения, как безумной фантазии, как абсурда и как жертвы абсурда. Это триединство воплощено в трех планах феноменологии химеры в мифе о Беллерофонте. Первое упоминание о химере находится в шестой книге “Илиады”(Hom.,Il.,VI,179-182) . Там написано, что химера была божественного происхождения, она изрыгала из пасти огонь, и убил ее, как и было предсказано богами, герой Беллерофонт, сын Главка. Здесь крылатое, трехтелое, огнедышащее чудовище одновременно и ужасает и восхищает. Безусловно, это- химера, в настоящем ее понимании, как иллюзорная неосуществимая мечта, плод воспаленной фантазии. Здесь химера – не только порождение зла, но и его проявление, химера «злонесущая». Но когда огненное дыхание чудовища угасло, краски померкли, крылья бессильно распластались по земле химера исчезает: перед нами только абсурд, однако обладающий имажинативной реальностью. Но, поразив химеру, Беллерофонт сам попадает под ее власть, им овладевает химерическая мечта взлететь на Олимп, попытка осуществить которую кончается безумием Беллерофонта. Победитель химеры сам становится ее жертвой.
В случае экстраполирования понятия «химерического» на исторические события, мы получаем, на мой взгляд, примерно следующую картину. Происходящее историческое событие (изначально задуманное человеком или свершившиеся независимо от его вмешательства) имеет характер фантастического действа, ужасающего и восхищающего своей дьявольской чудовищностью. Например, когда самолеты таранили здания Всемирного торгового центра сам процесс происходящего, независимо от того, понимали свидетели что происходит или нет, не мог не вызывать какого-то извращенного чувства возвышенного (термин возвышенное употреблен мной как термин эстетики), чувства «злонесущности» этого возвышенного. Излет этого события, руины сгоревших зданий породили чувства абсурда, нелепости всего происходящего. Последствия теракта в виде бомбардировок Ирака и общего нарастания интолерантности в мире, прежде всего по отношению к людям арабского мира, обнажили и сделали весьма уязвимыми изначальную жертву этого события и одновременно главного борца с химерой – европейцев и американцев. Желающий повергнуть химеру сам становиться ее жертвой. Это не значит, конечно, что я рассуждаю здесь о бесполезности борьбы с терроризмом вообще и обреченности европеоидной расы, суть в том, что по моему мнению, существует определенный тип исторических событий, в самой своей сущности химерический - злонесущий и как бы иллюзорный (в силу невыносимости происходящего) одновременно. Вполне вероятно, что в том числе и об этом говорил Гегель, выделяя трагедию и фарс в истории. Заметим тут же, что существуют «химерические»« исторические события, не злонесущие по своей природе, а как бы имажинативные, являющиеся «обманной истинной», например, времена нэпа в советском государстве.
Критическая философия истории, исследующая «historia rerum gestarum», рассказ о прошлом, располагается в поле эпистемологических проблем исследования истории. Здесь возможности экспликации мифологии существенно уже и не столь иллюстративны, но мифология продолжает оставаться одним из средств осмысления и переживания прошлого. На мой взгляд, наиболее отчетливо эта сторона мифологизирования способов познания истории проявляется в новой философии истории, где воображение как средство познания создает свою картину истории. Возможно, это происходит от того, что на западную традицию критической философии истории немалое влияние оказала литература. П.Берк, например, указывает на длительную и запутанную историю связи литературы, культуры и искусства с западной историографией, на наличие несомненных аналогий между историческими и литературными нарративами [1,C.1-15]. Если в спекулятивной философии истории, как и в мифе, тропы и фигуры поэтического языка могут стать не просто сравнениями, а реальными вещами, то в критической философии истории они создают онтологию исследования истории, которой (как и в мифе), по существу, является эстетика. Метонимия, метафора, синекдоха и другие тропы становятся в ней господствующими категориями, моделями исследования. По мнению Х.Уайта, например, выбор модели обусловлен индивидуальной языковой практикой историка. Когда выбор осуществлен, воображение историка готово к составлению исторического нарратива. Х.Уайт ввел в эпистемологию исследования истории категории эстетики «прекрасное и возвышенное». Прекрасное у него ассоциируется с порядком, а возвышенное – с отсутствием у историка способности придать вещи, действию или событию определенное значение. По мнению Уайта, вся предшествующая историческая наука работала в категориях прекрасного и присваивала себе мир истории, ища в нем, в соответствии с кантианской эпистемологией, очевидные истины. «Исторические факты приобретаются (в терминах прекрасного) исключительно потому, что они удалены от проявления любых аспектов возвышенного, которые приписал ему Шиллер в своем эссе 1801 года» [3,C.72]. Возвышенное же приводит историю к ее пределу, открывает в ней новые горизонты, способствующие не присвоению, а освоению прошлого. Введение этой категории в историописание прокладывает путь новой теории истории, в которой мифологизирование ее эпистемологии приводит к созданию своего рода имажинативной эпистемологии критической философии истории. Можно предположить, что критическая философия истории ХХ века, исключая, разве что, подводящую теорию Гемпеля и ряд вариаций теории действия, последовательно прошла путь от попыток мифологизирования познания истории в соответствии с актом эмпатии в концепции Коллингвуда до репрезентации истории в нарративных описаниях. Например, Ф.Анкерсмит, чтобы овеществить прошлое, сделать его более чувственным и материальным, предлагает ввести в эпистемологию истории процедуру ностальгии.
Ностальгия, считает Анкерсмит, есть реальный мост между физической реальностью прошлого и нашими эмоциями, при этом речь идет о прямом переживании опыта прошлого. Именно в ностальгии концентрируется наиболее интенсивный и наиболее подлинный, по мнению Анкерсмита, опыт прошлого, так как в ней прошлое переживается в настоящем и человек получает опыт прошлого как бы «из первых рук». От чудесного его отличает то, что чувство недостижимости прошлого, невозможности вернуться к нему сохраняется. Ностальгический опыт защищает прошлое, уважает различие между ним и настоящим. Опыт различия между прошлым и будущим, фиксируемый ностальгией, считает Анкерсмит, сообщает историку и заинтересованному читателю ощущение единства прошлого и настоящего, но при этом различие между прошлым и настоящим остается центральным, а сами они низводятся до положения простых производных феноменов. Реальность, познанная в ностальгии и есть само различие, а не то, что лежит на одной из его сторон – прошлое. Ностальгия является таким способом переживания различия между прошлым и настоящим, в момент которого прошлое реально возвращается, всегда будучи частью нас самих. Анкерсмит использует теорию Аристотеля об идентичности функционирования сознания и познания, согласно которой сознание познающего субъекта принимает форму объектов окружающего мира. Ностальгия как средство познания прошлого, выступает здесь как воображаемая, имажинативная реальность, подчиняющаяся, по выражению Голосовкера, логике воображения, а не логике здравого смысла. Иллюзия становится реальностью. Хотя, в концепции Анкерсмита можно усмотреть и известную связь воображения с эмоциями, которая выражается в том, что фантазии вызывают вполне реальные переживания; воображаемый объект и создавший его акт воображения в сознании субъекта могут совпадать, что приводит к поддающимся констатации физиологическим и психическим реакциям человека. Является ли это «обманной истинной» мифа или иллюстрацией некой формы психосоматической зависимости есть предмет дальнейшего исследования.
Можно предположить, одним словом, что проникновение в философию истории ХХ в. логики мифа порождает феномен своего рода мифо-философии истории как некоего феноменологического пространства философско-исторической мысли. Целью образования такого пространства является не широта охвата проблемы, а поиск «жизненной полноты» - системы центральных вопросов рефлексии истории, образующих нерв того движения мысли, которое принято называть философией истории. Мифо-философия истории может образовать отдельный паттерн эпистемологических исследований истории, стремясь на основе логики воображения свести воедино все системообразующие философско-мировоззренческие концептуализации истории.

Литература.

1. Burke P. Western Historical Thinking in a Global Perspective – 10 Theses // Western Intellectual Debates. N.Y., Oxford, 2002.
2. Mink L. O. “Narrative Form as a Cognitive Instrument,” in Mink, Historical Understanding, ed. Brian Fay, Eugene O. Golob and Richard T. Vann (Ithaca, 1987), 194-5.
3. White H. Content of the Form . Baltimore, 1987.

Марина Кукарцева. Философия истории ХХ века и мифология //Бренное и вечное: образы мифа в пространствах современного мира: Мате-
Б87 риалы Всерос. науч. конф., посвященной 10-летию философского факультета Новгородского гос. ун-та имени Ярослава Мудрого. 28-29 сентября 2004г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2004.