Главная страница.

Екатерина Чернышова. Мифы в сознании российской интел-лигенции рубежа 19-20 веков

Общеизвестно, что современное сознание не менее мифологично, чем архаичное, это свойство исследуется и внутри социально-философского, и внутри культурологического, антропологического и этнографического дискурса. В современном мире происходит сакрализация и мифологизации других, отличных от архаичных, сфер жизни, которые, с одной стороны содержат в себе базовые социокультурные мифы (системы символов, объединяющие логико-рациональные и образно-эмоциональные компоненты, соотнесённые с определёнными географическими и историко-культурными коор-динатами), а с другой, сами являются их продуктом, вследствие чего продуцируют и новую историю, и новую культуру, национально-своеобразную, но вписанную в общий культурный контекст.
Неизменным как в архаичном, так и в современном мире остаётся попытка объяснения сквозь призму мифов необъяснимого на данный момент. Так как миф замещает действительность в образно-эмоциональной форме, а одной из его функций является адаптация человека к новым или ещё неконтролируемым им, но уже существующим обстоятельствам жизни. “Миф, делая человека невосприимчивым к противоречиям, устраняет угрозу саморазрушения человека.” [2,С.13] Кроме того, имеет смысл обратить внимание на такую функцию мифа, которая позволяет ему объяснять события в человеке или человеческой истории , в результате которых природа человека или его история приняли современный ему облик. “Миф всегда имеет отношение к “созданию”, он рассказывает , как что-то явилось в мир или каким образом возникли определённые формы поведения, установления и трудовые навыки”. [5,С.28]
В русской культуре мифологичное сознание чрезвычайно укоренено, поскольку геополитическое расположение России между Европой и Азией всегда способствовало рецепции взаимоисключающих влияний, что вызывало необходимость культурной адаптации к противоречивым механизмам её развития. Всей русской культуре свойственна диалогичность, даже дискуссионность Запада и Востока, традиционного и реформаторского, катастрофического и охранительного элементов. Русская культура мифологична, так как амбивалентна (образ кентавра у Бердяева и Федотова), именно в ней сформировались мифы об образовании древнерусского государства в результате приглашения внешней варяжской силы в качестве социального арбитра (призвание Рюрика на Русь); миф о принятии христианства посредством эстетического выбора между иудаизмом, католичеством, православием и исламом; мифологическая формула “Москва – Третий Рим” старца Филофея. Все эти мифологические конструкции имеют отношение к объяснению некоторых форм общественной жизни в качестве уже “ставших”, освящённых сакральным опытом и мудростью предков.
Исследователь русской культуры И.В.Кондаков вслед за Федотовым, Бердяевым и другими мыслителями отмечает бинарное строение русской культуры, ее амбивалентность, наличие центростремительных и центробежных тенденций [4]. Он говорит о том, что для русской культуры нехарактерно состояние социокультурной полноты, нехарактерно соответствие социальных предметов и их культурных значений. Кондаков отмечает преимущественную дискретность социокультурной истории России. Постоянная неустойчивость, несбалансированность общественной системы возникает в результате «наложения» двух или нескольких культурно-исторических этапов, то есть социокультурной многоукладности России, противоречивого сосуществования во времени и пространстве социальных и культурных явлений, генетически восходящих к различным историческим периодам и фазам развития культуры и общества. Будущее стремится осуществиться тогда, когда для этого ещё не сложились условия, а прошлое цепляется за нормы, традиции и отмирающие ценности общества.
Стабильная амбивалентность русской культуры порождала, с одной стороны, повышенный динамизм ее саморазвития, способствовала гибкости, адаптивности культуры к предельно трудным историческим условиям, с другой стороны – периодически обостряющуюся конфликтность, имманентную русской культуре.
Следуя по пути, проложенному Н.А.Бердяевым, Кондаков утверждает, что амбивалентность русской культуры обусловлена соединением на ее территории двух взаимоисключающих и враждебных друг другу миров. Российская цивилизация на протяжении столетий находилась на «историческом перекрестке» модернизационных путей цивилизационного развития, свойственных Западной Европе, и других - путей органической традиционности, свойственных Востоку. В зависимости от приоритетов анализа этих территориальных факторов, влиянию западной цивилизации приписывалось организующее, просветительское начало, а Востоку - тайная, мистическая, разрушительная, стихийная силы (В.Соловьев), либо вторжение западных веяний воспринималось как деструктивный, для связанной традициями православия и общинной жизни русской культуры, фактор (К.Н.Леонтьев).
Причины огромной роли русской интеллигенции в мифологизации многих категорий русской культуры, в связи с оппозицией Восток-Запад, состоят в том, что, в отличие от других цивилизаций, где разрыв между культурным слоем и народом также существовал, драматизм российской социокультурной ситуации характеризуется тем, что восточные по своему типу отношения и социальные реалии русской действительности рефлексировались русской культурной элитой исключительно с западной точки зрения западной системы ценностей. Даже те мыслители, которые находились на славянофильской, «домостроительной» позиции получали западное образование, впитывали западную интеллектуальную культуру и содержали собственно русские черты лишь в снятом виде, на глубинном уровне сознания. Сама постановка вопроса, взывающая к возврату к народным корням, указывает на дистанцированность от них, свойственную интеллектуальному слою.
Русская интеллигенция стремится к “демистификации” сакрального государства, в лице императора, описанного ещё Иваном Грозным в переписке с Андреем Курбским в терминах причастности сакральному и преемственности императорам Византии. Но производя данную процедуру русская интеллигенция подпадает под обаяние других, не менее сильных социокультурных мифов.
В начале 20 века в русской культуре, на мой взгляд, происходит двойная мифологизация понятия свободы. Первая заложена уже внутри самой концепции Маркса: миф герое – освободителе, способном на справедливое переустройство мира, преобразование буржуазных отношений и возврата к золотому веку человеческой истории – бесклассовому обществу, пусть даже на новом витке спирали развития. “Маркс обогатил этот извечный миф элементами мессианистской и иудейско-христианской идеологии: с одной стороны, сотериологическая функция и профетическая роль пролетариата, с другой стороны, последний и решительный бой между Добром и Злом, который легко сравнить с апокалиптическим конфликтом между Христом и Антихристом.” [5,С.183].
Вторая – происходит уже непосредственно в сознании русской интеллигенции. К.А.Свасьян отмечает, что латинское слово «intelligens» у Шеллинга – это трансплантация в новую европейскую философию древнего термина «нус». Это “единое”, “мировой дух”, “мировой ум», то есть это термин спиритуалистической метафизики, с которым произошла очень странная аберрация в русском сознании. Произошла трансплантация предельно отвлеченного философского термина в реальную жизнь. Какая-то группа людей, безусловно, очень талантливых, вдруг возомнила, что она может быть носителем этого «intelligens», и назвала себя именно так. Здесь принципиально содержится опасность того, что функции социального организма стала брать на себя лишь часть общества. [3,С.59]. Это миссионерство интеллектуального слоя в какой-то момент привело к трагедии русской культуры.
Мифологичное восприятие претендующей на строгую социологическую точность теории Маркса прослеживалось в восприятии как русских революционных демократов, так и в среде либералов и монархистов. “Кружковая” интеллигенция, критикуемая “Вехами” в своей борьбе за свободу пролетариата от эксплуатации буржуазией сохраняет первобытное мифологическое ощущение “инициации”, происходящей в момент вступления нового члена в их ряды, а всех остальных – причастности к кругу посвящённых в “магические таинства “ смены формаций в результате конфликта производительных сил и производственных отношений. Остаётся спорным вопрос об адекватности восприятия теории Маркса российской интеллигенцией. “Хотя, как известно, именно в России выходит первый иностранный перевод “Капитала”, однако Маркс отнюдь не был склонен впадать в эйфорию. Он усматривал в этом “чистейшее гурманство” русских аристократов, которые вследствие воспитания в немецких и французских университетах “гонятся всегда за самым крайним, что даёт Запад”…Причина тут одна, разное понимание социализма У Маркса – это промышленный, пролетарский социализм. На первом плане здесь – классовая борьба, проблема власти. Русские социалисты, напротив, выступали сторонниками крестьянского, общинного социализма” [1,С.78-79].
Функцию героя–освободителя русского народа берёт на себя эта часть интеллигенции, монархически настроенная же её часть начинает выполнять “охранительную” функцию, стремясь сохранить сакральное значение монархии для русской культуры, и не видя за этой мифологемой действительно существующих социальных противоречий. Российская либеральная интеллигенция начала 20 в. так же, как и преемники её взглядов в его конце вообще абсолютизирует понятие свободы, нарушая тем самым иерархию ценностей, делая свободу высшей ценностью, тогда как она, как любая ценность среднего уровня может быть лишь средством для реализации высших общечеловеческих ценностей.

Литература.

1. Замалеев А. Ф. Лепты: Исследования по русской философии. Сборник. СПб., 1996.
2. Зобов Р.А., Келасьев В.Н. Социальная мифология и проблемы адаптации: Учебное пособие. СПб., 1997.
3. Интеллигенция и народ // Философские науки. 1990. №7.
4. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М., 1997.
5. Элиаде М. Аспекты мифа. М., 1996.

Екатерина Чернышова. Мифы в сознании российской интел-лигенции рубежа 19-20 веков // Бренное и вечное: образы мифа в пространствах современного мира: Мате-
Б87 риалы Всерос. науч. конф., посвященной 10-летию философского факультета Новгородского гос. ун-та имени Ярослава Мудрого. 28-29 сентября 2004г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2004.