В начало
Ольга Бушмакина. Конструирование социального мифа, интерпассивность воображаемого сообщества

Исследование социальной действительности всегда осложняется тем, что сам исследователь принадлежит к изучаемому объекту. Возникает многообразная система референций между социальным субъектом и социальным объектом, которая строится по принципу взаимного отражения зеркал. Кроме того, социальный субъект как социальный индивид всегда оказывается элементом социальной структуры, существуя в определенном месте и в определенное время. Определенность его существования не позволяет рассматривать все общество как целое ни с социальной, ни с исторической точки зрения. Это указывает на то, что социальная действительность для социального субъекта предъявляется как воображаемый мыслительный конструкт, с которым он впоследствии имеет дело как с социальным объектом. Соответственно, социальная действительность определяется как социальная реальность, т.е. мысленный конструированный объект. Б. Андерсон определял нацию как «воображенное политическое сообщество, и воображается оно как нечто неизбежное, ограниченное, но в то же время суверенное» [1. С.30]. Данное определение справедливо и для любого сообщества, т.к. «все сообщества крупнее первобытных деревень, объединенных контактом лицом-к-лицу (а, может быть, даже и они) - воображаемые» [Там же. С.31].
Социальная реальность конструируется как пространство воображаемого. Ее существование осуществляется в тождестве субъективного и объективного, поскольку социальное оказывается одновременно и познающим субъектом и познаваемым объектом. Субъективация социальной реальности происходит в мыслительной деятельности по конструированию социальных объектов. Вместе с тем, объективация субъективного реализуется в языковых конструктах. На социальную реальность проецируются языковые структуры, позволяющие обнаруживать структуры социального. «Когда структурный анализ сводит смысл всех архаичных мифов к выражению перехода от природы к культуре через оппозицию сырого и приготовленного, не очевидно ли, что подобным образом выраженное содержание обладает фундаментальным смыслом: это вопрос и навязчивая идея происхождения, форма и часть навязчивой идеи идентичности, бытие группы, ставящей перед собой этот вопрос. Если данный анализ верен, то он означает следующее: люди спрашивают себя, что есть человеческий мир, и отвечают на этот вопрос мифом: человеческий миф есть мир, преображающий природные данности (мир, в котором варят пищу). В итоге это рациональный ответ, данный в поле воображаемого с помощью символов» [4. С.154-155]. Иными словами, самореференция социальной реальности всегда выходит за пределы социальной действительности, поскольку сама эта референция избыточна в своем удвоении действительности. В пространстве социального воображаемого происходит конструирование различных знаковых комбинаций, т.к. «мир, в конце концов, состоит из людей, стремящихся дать объяснение дискурсу других» [Там же. С.155]. Социальная реальность проявляет себя как пространство языкового конструирования, существования социальной дискурсивности. Движение значений и смыслов дискурсов осуществляется через метонимические и метафорические смещения в дискурсивной цепи означающих, где свойства части переносятся на свойства целого. Метафоризация социальной дискурсивности может осуществляться посредством пересечения свойств животных и свойств людей, или даже свойств вещей («говорящее животное», «винтик» и т.д.).
Пределы конструирования определяются самим языком. Здесь язык не может пониматься как приватный язык, но скорее, это большой Другой в лакановском смысле слова. Общество как множество поименованных индивидов имеет смысл только тогда, когда «любое «нормальное» применение имени в языке обладает социально обусловленной составляющей» [2. С.100]. Движение означающих в дискурсивной цепи подчиняется некоему внутреннему закону или порядку языка. Он представлен как Другой. Акт именования индивида предоставлен Другому. Индивид как имя существует в дискурсе Другого. Возникает ситуация интерпассивности. «На уровне активности субъекта «полагающая рефлексия» возникает, когда я проявляют активность; во «внешней рефлексии» активен Другой, а я просто пассивно наблюдаю за этим. Когда Другой делает что-то за меня, вместо меня, замещая меня, мое отношение к нему принимает форму определяющей рефлексии – внешняя и полагающая рефлексия совпадают (сам акт наблюдения за Другим, делающим что-то вместо меня, момент внешней рефлексии, приводит меня к осознанию того, что моя личность опосредована тем, что этот другой делает вместо меня)» [С.35]. Конструирование дискурсов в поле социальной дискурсивности позволяет индивиду определяться в пределах этого поля, и, одновременно, существовать в дискурсе как его часть. Здесь определяющее совпадает с определяемым при условии сохранения рефлексивности. В случае отсутствия саморефлексии, субъект становится индивидом, а социальная реальность отождествляется с социальной действительностью. Происходит «овеществление» социальной реальности, ее эссенциализация. Слово и вещь отождествляются, возникает социальный миф или миф о социальной действительности как социальной данности.

Литература:

1. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. М., 2001.- 288с.
2. Жижек С. Возвышенный объект идеологии. М., 1999.- 236 с.
3. Жижек С. Интерпассивность. Желание: влечение. Мультикультурализм. СПб., 2005.- 156 с.
4. Касториадис К. Воображаемое установление общества. М., 2003.- 480 с.


Ольга Бушмакина. Конструирование социального мифа: интерпассивность воображаемого сообщества // Бренное и вечное: политические и социокультурные сценарии
Б87 современного мифа: Материалы Всерос. науч. конф. 11-12 октября 2005 г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2005. 265 с.28-30

Hosted by uCoz