Главная страница.

Наталья Завершинская. Теория структурации Э.Гидденса как методологическая основа демифологизации образов

В современной культуре по-прежнему продолжают воспроизводиться наиболее консервативные гендерные мифологемы. Показательно в этом плане заявление Дж. Буша на пресс-конференции по итогам визита в США канцлера ФРГ А. Меркель, в котором он отметил с удивлением, что некоторые женщины все-таки могут быть умными. Аналогичные оценки срываются с уст и наших отечественных политиков. Так, губернатор Новгородской области М. Прусак, высказываясь по поводу планируемого в Москве гей-парада, заявил с очевидной долей снисходительности по поводу представительниц женского пола: «Не могу представить, как мужик с мужиком могут лобызаться в постели. Ладно женщины - они слабый пол, им многое можно простить» [4].
Преобладающее большинство мужчин (и не только мужчин, но и женщин) в политике и вне ее воспринимают женственность и мужественность не иначе, как в стереотипной структуре. От Геродота до Тэна, от Ливия до сегодняшних полицейских, женщины (если они оказываются в публичной сфере), по справедливому замечанию известных французских историков Д. Дюби и М. Перро, подгоняются под знакомые стереотипы, а реальный образ женщины все время остается скрытым под маской, надежно укутанный толстым покрывалом репрезентаций [3, C.11,12]. Именно потому, несмотря на вроде бы широко распахнутые современным обществом двери для женщин, так мало женщин добивается успеха в публичном пространстве. «Со времен греков и до Французской революции, да и позднее, для женщин были закрыты три главных мужских сферы: Религия, Армия и Политика. Последняя, которая не сдается до сих пор, - конечно же, Политика» [3, C.22]. Формулу процесса самореализации женщин в политике, обществе, культуре можно вслед за М. Мид передать метафорическим образом танца, исполняемого женщинами на своем пути к успеху: два шага вперед, шаг назад.
Живучесть и неистребимость дискриминационных механизмов культуры по отношению к женщине стали предметом серьезных научных исследований, представленных самыми разными дисциплинами и научными направлениями. Вклад в общее дело деконструкции традиционных гендерных представлений и практик и утверждения гендерной симметрии в социуме и культуре вносят история ментальности, культурные исследования, политические исследования, женские и гендерные исследования, антропология, социология, психология и пр. За ними стоят такие знаковые для современного гендерного дискурса фигуры, как С. Де Бовуар, М. Фуко, П. Бурдье, Дж. Батлер, Дж. Скотт, Ж. Дюби и многие другие. Среди них следует упомянуть и о Э.Гидденсе, концепция которого содержит широкий спектр подходов для объяснения поведения гендерных субъектов. Именно этим обстоятельством обусловлен выбор автором в качестве предмета анализа теории структурации Э. Гидденса и раскрытие ее методологического потенциала для объяснения положения женщины в дисциплинарном пространстве власти. Поскольку нет возможности в формате краткого выступления дать целостный абрис концепции Гидденса, в докладе будут освещены его наиболее принципиальные для раскрытия авторского замысла методологические идеи.
При всей сложности конструкций социального бытия можно выделить в его устройстве основополагающие структуры. Фундамент социальной жизни составляет позиционирование (или расстановка) индивидов в пространстве социальных взаимодействий. Для обозначения позиционирования индивидов относительно друг друга, как правило, используется термин «социальная позиция». Социальные позиции относятся к структурным параметрам и их анализ интересует Гидденса (и авторов вслед за ним) постольку, поскольку он позволяет объяснить способы, посредством которых различные виды ограничений влияют на человеческую деятельность.
Любой индивид, по замечанию Гидденса, позиционируется одновременно относительно трех аспектов темпоральности:
 во-первых, потока повседневности;
 во-вторых, течения собственной жизни (иными словами, продолжительности собственного существования);
 в-третьих, относительно протяженности «институционального времени», «сверх-индивидуальной» структуры социальных образований [1, C.20].
В первом случае речь идет о расположении акторов в «регионах» каждодневных пространственно-временных траекторий движения. В соответствии, например, с зонированием квартир во времени и пространстве различаются модальности деятельности, телодвижений и жестов, перемещающихся по разным комнатам, жильцов: в гостиных они бодрствуют, в спальные комнаты удаляются ночью. Различие подобных модальностей можно обнаружить и при зонировании повседневной жизни политических институтов. Так, феминисткие настроения в 60-годах прошлого века стимулировало среди прочих факторов и то, что женщины в движении «новых левых» и других демократических организациях были оттеснены в «регион» обслуживания: варили кофе, собирали на стол, мыли посуду и т.п. Игнорирование женских проблем демократическим движением не могло не породить альтернативных инициатив по их разрешению.
Во втором случае имеется в виду позиционирование относительно различных этапов жизненного цикла, таких, например, как детство, взрослость и пр. Позиционирование относительно жизненного пути предполагает категоризацию социальной идентичности. Э. Гидденс трактует социальную позицию как «социальную идентичность», влекущую за собой определенный (данный в основных своих чертах, но не детализированный в частностях) круг прав и обязанностей, которые актор, соответствующий этой идентичности (или лицо, занимающее эту позицию) может активизировать или выполнить. Эти права и обязанности формируют ролевые предписания, связанные с той или иной позицией [1, C.142]. Наиболее всеобъемлющими критериями свойств социальной идентичности Гидденс считает возраст (или возрастную градацию) и социальный пол (гендер) [1, C.143-144].
В третьем случае речь идет о расположении индивидов в рамках длительной протяженности институциональных образований, формирующей всеобъемлющую структуру социального позиционирования. Обратимое время институтов является одновременно условием и следствием практик повседневной жизни. Как институциональные практики, так и практики обыденной жизни участвуют в создании друг друга, а все вместе они формируют действующую личность. Именно социальные практики являются источником и основой образования и субъекта, и социального объекта [1, C.17].
Под субъектом деятельности (актором или агентом) Гидденс понимает личность, соотнесенную с телом, имеющим пространственно-временные характеристики [1, C.100]. У Гидденса нет и речи о субстанциональных основаниях личности, нет статичной и неизменной самости как заданного сущностного ядра личности. В этом случае происхождение самости нельзя объяснить и оно остается загадкой. Гидденс предлагает связать самость с деятельностью. Субъект, как он считает, сам наделяет свою самость свойствами деятельности. Она не статична, а процессуальна, в том числе и такой ее компонент, как мотивации поведения, функцией которых является постоянный контроль за поведением своим и чужим и его контекстами. При этом тело является, по мнению Гидденса, ключевой точкой действующей самости [1, C.83]. Самость – это непрерывный процесс самоопределения в меняющихся контекстах повседневности, причем в терминах, которые выбирает сам субъект. Деятельность и поведение индивида определяется (и переопределяется) собственным выбором: они выстраиваются либо в соответствии с существующими стандартами и нормами, либо вопреки таким нормам и стандартам. Самость – это и самоконтроль. Постоянный самоконтроль деятельности сопровождается мониторингом телодвижений и жестов, контролем за использованием мимики в процессе «деятельности лица». Все это является неотъемлемым атрибутом социальной жизни.
Повседневная жизнь, по словам Э. Гидденса, в большей или меньшей степени зависит от особенностей контекста ее протекания, а также от специфики индивидуальной личности. В манерах поведения индивида в рутинных ситуациях, где его действия мотивированы лишь отчасти, зачастую глубоко и основательно укоренены властные отношения. Это означает, что в данных условиях или обстоятельствах выбор доступных субъекту альтернатив жестко ограничен. Например, до сих пор существует структуральное принуждение , касающееся сфер занятости женщин. Образование, здравоохранение и сфера услуг – таковы доступные варианты трудоустройства женщин как социальной группы.
Если от макро-уровня перейти на микро-уровень, то и здесь можно выявить спектр самых разных ограничений для женщин. Возьмем, к примеру, женскую одежду. Хотя одежда вовсе не скрывает тела современных женщин, однако это вовсе не значит, что современная женщина может позволить себе любые движения. П. Бурдьё обращает внимание на манеру современных молодых женщин беспрестанно одергивать свою мини-юбку, оправлять блузку с глубоким вырезом либо выполнять сложный акробатический номер, чтобы поднять упавшую вещь, но так, чтобы при этом колени остались прижатыми друг к другу, а короткая юбка не задралась бы еще больше. Открывающая тело одежда, ассоциируемая со свободой и раскованностью женщины, оказывается способом поддержания тревожности и неуверенности по поводу своего внешнего вида. При этом определенная осанка и манера себя держать тесно увязывается с нравственностью поведения и с приличествующей женщине скромностью. Они сохраняются в телесной пластике современной женщины независимо от ее воли, даже если она надевает джинсы и кроссовки. А такие позы и жесты мужчин с высоким социальным статусом в англоязычных странах, как, например, водружение ног на стол и т.п., непредставимы для женщины независимо от того, надеты ли на ней юбка или брюки [6, C.14-15].
Структуральное давление неабсолютно, следовательно, «господство» и «власть» нельзя представлять, как справедливо настаивает Э. Гидденс, исключительно в терминах асимметрии распределения, или просто как возможность «сказать нет». Все формы зависимости предполагают некоторые ресурсы, посредством которых «подчиненные» могут влиять на действия «подчиняющих». Эту закономерность социальных систем Гидденс называет «диалектикой контроля» [1, C.58, 78]. Автономия и зависимость акторов являются взаимосвязанными между собой отношениями «диалектики контроля». С одной стороны, в конкретной системе властных отношений «согласие» имеет своим следствием такое поведение актора, которое согласуется с тем, что ожидают от него окружающие, или что соответствует его собственным интересам. Но, с другой, даже в условиях структурных ограничений акторы способны корректировать свое поведение и поведение окружающих таким образом, чтобы изменить формы властных отношений. Хотя современное общество и не было благорасположено к публичным успехам женщин в целом, однако немногие образованные, амбициозные и талантливые женщины преодолели барьеры на пути к престижным видам деятельности и доказали, что они могут успешно работать в типично мужских областях. К сожалению, это пока скорее исключение, чем правило. Тем не менее, появление новых практик по мере их распространения в обществе может со временем подорвать основы традиционного гендерного порядка. Удачной иллюстрацией сказанного может стать образ, предложенный Э. Шилзом для характеристики традиций. Традиция подобна «движению дождевых капель по оконному стеклу…Колеблющийся ручеек воды, скатывающийся под одним углом, сталкивается с другим ручейком, двигающимся под иным углом. На какой-то короткий момент времени они объединяются в единую струю, разделяющуюся затем на два ручейка, каждый из которых может разделяться вновь и вновь, если стекло достаточно большое, а дождь – сильный» [1, C286.]. Так происходит смена социальных систем и практик, так будет происходить трансформация существующей гендерной системы, благо подвижки в этом направлении уже начались.