В начало
Лев Гореликов, Тамара Лисицына. Русский миф

Истина, согласно христианской идее, очевидна. Такой очевидностью в духовной жизни народов становится мифологическое сознание, поэтически возвещающее людям правду их совместной жизни. Главным мифом русской истории, живым свидетельством сокровенных чаяний русской души стал поэтический культ древнего Новгорода, пробудившего некогда державный дух русской земли. Особый аромат этого духа запечатлен в гордом имени древнего града – Господин Великий Новгород. Величие – вот главная мысль русской жизни.
Но величие бывает двояким по виду – духовным и телесным. Первый путь дарован лишь избранным и связан с величием деяний пророков – земных сподвижников божественной благодати в обличении мерзостей повседневной жизни. Символическим претворением такого одухотворенного мифа народной жизни стала древняя история еврейского народа, увенчанная явлением Иисуса Христа – живого воплощения полноты Божественного Слова. Русская история в ее новгородской реальности не знала такой традиции обличения неправды народного быта, не взрастила собственной плеяды духовных наставников земли русской. Тароватый Садко и разгульный Васька Буслаев – вот главные учителя новгородцев в претворении смысла жизни. Поэтому суть новгородского мифа – это воспевание сугубо телесного, земного величия. Справедливость такого понимания новгородской идеи вполне зримо подтверждается раздольем русского мира: объединить гигантские просторы с разнородным по образу жизни населением можно было только естественной простотой русской души. «Все наши сословия, – отмечал сто лет назад Н. А. Бердяев – наши почвенные слои: … все не хотят и не любят восхождения; все предпочитают… быть «как все». Везде личность подавлена в органическом коллективе». [1, С.238]
Жизненной стратегией духовного опрощения стала для русского народа православная вера с ее пониманием земной жизни человека как в корне греховной, с культом смиренного страдания и безропотного ожидания божьего заступничества. Высшая правда земного бытия мыслилась как коллективное совпадение мнений, согласие в привычном, всем доступном образе жизни, когда не «лучшие» выступали свидетелями истины, а самые обычные, наиболее убогие. Историческая жизнь православной России – это история воспитания церковной идеологией сплоченной массы безликих людей. [1, С.241] Тысячелетний рубеж истории русской державы оказался переломным в ее судьбе, исчерпавшей потенциал традиционного образа жизни, коллективного одномыслия, когда поражения в Крымской войне привели Россию к геополитической катастрофе. Продав Аляску, Россия узаконила практику распродажи своих земельных ресурсов. Отсутствие свободного духовного потенциала в российском обществе, способного конструктивно реагировать на динамические свершения новоевропейской истории, привело в начале ХХ в. к слому самодержавного строя России и новым территориальным потерям. Крах Советской империи в конце ХХ в. означал очередной провал русской идеи о величии русского мира, утратившего территориальные приобретения Дома Романовых: лишь Северный Кавказ остался у постсоветской России от того наследства. Будущее России будет зависеть от способности русского народа преодолеть приземленный характер своей национальной программы, от пробуждения в русских душах идеологии творчества, от воспитания одухотворенной личности как высшего предназначения человека. [1, С.245-246]
Для понимания действительных возможностей русского мира надо обратиться к ключевому событию истории России – призванию древними новгородцами на княжение варяжских воителей. Н. А. Бердяев видит тут проявление женской слабости русской души, не способной к самоопределению в мире [1, С.229-230]. В. С. Соловьев, напротив, усматривает здесь претворение высших потенциалов свободного духа новгородцев, отвергших стихийную волю во имя гражданского примирения. [3, С.224-225] Думается, что оба мыслителя правы, ибо в каждом народном характере присутствуют черты и героизма, и сервилизма. Но в русском народе эта двойственность носит наиболее непримиримый, антиномичный, загадочный для разума характер. Поэтому вопрос о будущем России может быть поставлен следующим образом: способна ли чувственная женская душа России преобразиться, приобрести твердый характер мужского ума? Ведь еще П. А. Чаадаев отмечал, что «мы составляем пробел в порядке разумного существования». [4, С.32]
Действительным претворением разумного строя народной жизни выступают образованные круги общества. Способна ли российская интеллигенция идейно преобразить Россию, привить ей вкус к интеллектуальной деятельности? То безумие русского мира, о котором говорит П. Я. Чадаев, иссушило разумный настрой российской интеллигенции, лишило ее естественного чувства родной почвы, превратило в абстрактное сознание, отстраненное от русского дела. «Сознание нашей интеллигенции, – повествует Н. А. Бердяев, - не было обращено к исторически конкретному и не имеет органа для суждений и оценок в этой области [1, С.263]. Атрофия природного чувства у русской интеллигенции, ее оторванность от родовых корней была вызвана особой сложностью рождения российского интеллектуального сословия, возникшего три столетия назад не в силу естественного роста народного духа, а в результате волевого решения Петра I. Интеллигенция появилась на свет не столько как плод взаимной любви государства и народной массы, сколько как результат насилия власти над обществом. В силу своего неестественного зачатия интеллигенция оказалась лишенной народной ласки, материнской поддержки «земли» и потому совершенно не чувствовала пульса национальной жизни. Поэтому русская интеллигенция и оказалась духовно безликой, национально беспочвенной в искусственном своем воспитании, в своем служении абстрактному разуму. «Для традиционного интеллигентского сознания… не существовало ценности национальности… Исторические инстинкты и историческое сознание у русских интеллигентов почти так же слабы, как у женщин». [1, С.264] Таким образом, телесная придавленность, чувственная приземленность, женская размягченность русской души обнаруживается и в разуме русской интеллигенции в виде почитания абстрактного блага в ущерб национальному идеалу, ценности исторической традиции.
Созданная не в силу живого чувства, а по причине абстрактного решения государственного рассудка, российская интеллигенция была ориентирована на вечное существование, на всечеловеческие ценности, а не на реальную перспективу исторической жизни конкретного этноса. Отсюда и возникает антиисторизм, отщепенство русского интеллигентского сознания. «Сознание нашей интеллигенции не хотело знать истории, как конкретной метафизической реальности и ценности». [1, С.265] Слабость русского интеллекта, привязанного к абстрактным требованиям обыденного рассудка, проявляется в его неспособности свести концы с концами, привести различия повседневного быта в смысловое единство, сформулировать целостную программу исторической деятельности народных масс.
Русские почему-то появились на свет без национального чувства, без своего идеала, без духовной сплоченности коллективной жизни. «Русские почти стыдятся того, что они русские; им чужда национальная гордость и часто даже – увы! – чуждо национальное достоинство». [1, С.232] В этом абстрактно-общем, догматическом сознании русских народных масс, лишенных национального самочувствия, нет живого творческого начала, определяющего цели исторической деятельности. «Русское мышление всегда было слишком монистично, слишком поглощено единым и враждебно множественности, закрыто для конкретного многообразия… Наше социальное сознание не было творческим». [1, С.266-267] Такой абстрактный догматизм русской интеллигенции свидетельствует об отстраненности русского ума от реального исторического дела, от права интеллекта самому определять направления практической деятельности. В истории российского общества интеллектуальные слои всегда обслуживали интересы других классов, исполняли их волю, а не требования собственного ума. Для освоения конкретного смысла исторического процесса российская интеллигенция должна найти свое место в народной среде, собраться в устойчивую социальную общность, осознать свои практические приоритеты перед другими слоями общества, стать самодеятельной исторической силой. [1, С.268]
Но если российская интеллигенция столь абстрактна в своем существе, что совершенно не чувствует призвания к практическому руководству страной, не обрела собственного самосознания и не подтвердила его действительность единством своих исторических целей, то нужно признать крайнюю разнородность, эфемерность ее существования. На фоне крайней разобщенности российской интеллигенции следует выделить в ее различных кругах наиболее здоровые слои, органично связанные с народом, живущие вполне народной жизнью, хранящие в себе разумный потенциал русской души. Таким хранителем собственных потенциалов русской жизни выступает в русской истории Великий Новгород. Тысячу лет живая правда русской души копилась в исторических традициях древнего города. Ныне этот заповедный дух русской земли вновь должен оплодотворить практическую жизнь всей России и пробудить в ней творческую энергию. Новгородская интеллигенция должна стать тем духовным ферментом, который оживит всенародную волю русского мира и придаст движению российского государственного ума нужное направление. Если древний Новгород стал некогда началом истории телесного величия России, то ныне он должен определить главные приоритеты ее духовного возвышения.
Новгородская интеллигенция, действительно, наиболее народна по своему мироощущению, крайне практична в своей жизнедеятельности. Образованные слои Новгорода – это и есть подлинно «народная интеллигенция» России, совершенно не отделяющая свой быт от народного блага, от образа жизни народной массы, качественно однородная с ней и лишь количественно расширяющая всю гамму его чувств. На новгородской земле не интеллигенция учит народ правильному стилю поведения, а народ ведет по жизни свою интеллектуальную элиту, заставляя ее жить по своим естественным канонам, следуя духу исторической традиции. Но при всей своей народности новгородская интеллигенция совершенно безнациональна, то есть не выражает единства национального самосознания во всей его исторической полноте, а лишь представляет своеобразие местного быта. Поэтому требуется углубление народно-бытового сознания новгородской интеллигенции до национальной почвы.
Чтобы Россия обрела свой разум, российская интеллигенция должна пробудить в русской народе творческую силу самосознания, превратить народные массы в одухотворенное сообщество, живущее в едином напряжении духовной жизни, питаемое духом общего дела. Именно такой творческий настрой объединенной силы людей и превращает народные массы в нацию. Главным условием духовного преображения России, по мнению Н. А. Бердяева, является углубление органических сил русской души, пробуждение в ее рецептивной женской стихии имманентных требований мужского интеллекта. [1, С.238-239]
Мужское начало в человеке предполагает твердость характера, действительность свободы воли. Такая автономия практического разума присуща не всем кругам российского интеллектуального сообщества, а лишь его наиболее почвенным, субстанциональным слоям, представляющим целостное самосознание народного духа. Это самосознание концентрируется в философско-гуманитарной интеллигенции, выражающей творческую суть народной души. Сегодня в России господствует не самобытный разум русского народа, а беспочвенный дух технократического рассудка, представляющий не творческий настрой народной жизни, а ее рабскую зависимость от внешних условий. Господство в общественной жизни механического ума и обнаруживается на Новгородской земле в приземленном быте интеллектуального сословия. Поэтому национальное возрождение России должно начаться в Великом Новгороде с практического возвышения в общественном самоуправлении философского разума. «Это значит также, что человеческое призвано господствовать над природным, а не природное над человеческим». [1, С.240-241] Гениально простая мысль Платона о совпадении мудрости и социальной справедливости должна получить на русской земле практическое претворение. Только так главный миф русской истории станет реальной былью, превратится из легенды в историческую правду одухотворенной жизни России. «Русский народ нужно более всего призывать к религиозной мужественности не на войне только, но и в жизни мирной, где он должен быть господином своей земли». [1, С.250]

Литература.

1. Бердяев Н. А Русская идея. Судьба России. М., 1997.
2. Блок А. А. На поле Куликовом // Блок А. А. Собр. соч.: В 8-ми т. Т. 3. Стихотворения и поэмы. М.; Л., 1960.
3. Соловьев В. С. Русская идея // Соловьев В. С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1989. С. 219-246.
4. Чаадаев П. Я. Философические письма // Чаадаев П. Я. Избранные сочинения и письма. М., 1991.


Лев Гореликов, Тамара Лисицына. Русский миф // символические парадигмы модернизации культурного пространства: Материалы Всерос. науч. конф. 10-11 октября 2006 г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2006. С.93-97.

Hosted by uCoz