Главная страница.

Продолжение...

При рассмотрении принципов и государственных моделей формационного измерения феноменологии социального отчуждения авторы предприняли первичный анализ сущности архетипической диалектики формы и содержания, которая призвана осуществляться в поступательном приращении индивидуального опыта, оформляющегося социальной средой, гарантирующей, в силу этого, общественное признание всех вновь появляющихся индивидуальных знаний о мире. В то же время, естественное отсутствие у содержательно неразвитого сознания феноменологического иммунитета к нарушениям соразмерности формы и содержания с необходимостью провоцирует познавательный крен в сторону формы, фиксирующей содержательную аморфность результатов первичного освоения мира.
Лавинообразное прирастание индивидуальных содержаний вызывает необходимость их коллективных обобщений и типизаций как формальных признаний «сенсационного», содержательного превосходства вновь явленного единичного, индивидуального результата освоения как над всей совокупностью уже имеющегося коллективного опыта, так и над самой образцовой «техникой исполнения» процедуры его социального оформления. Поэтому становящаяся социальная практика формирует методологию интенсивной отработки феноменологии содержаний, постепенно вырождающуюся лишь до уровня их фиксации в дискретных актах означивания в статусе формально «освоенных», то есть социально «учтённых».
Институциональное заклание индивидуальных содержаний на алтаре превращенного социального формализма выступает основным признаком тоталитаризма формы практически во всех производственно-отраслевых филиалах превращённой социальности – науке, искусстве, политике, праве, морали. Это обеспечивает профессиональное, сервисное сопровождение практики террора как в отношении осознающих мир индивидов, так и в отношении феноменологизируемых ими архетипических смыслов, принудительно замещаемых бюрократической номенклатурой знаков как «форменной одеждой» государственной власти, представленной иерархией социальных значимостей.
Спецификой автономности формы как универсального показателя «нормальности» бессознательного социального пребывания выступает рефлекторное следование формальным, официально означенным его «содержательными» параметрам, классифицирующим Жизнь в соответствие с допустимой номенклатурой «штатных», то есть обыденных, привычных ситуаций. Таким образом, практикуемое отчужденной социальностью поточное очастнивание мира, несомненно, разрушает априорное, майевтической взаимодействие формы и содержания, официально полагая альтернативную диалектике Жизни имагостазную монолектику монологичной формы универсальным критерием сакрализованной, административной «истинности» и единственно возможным модусом социального пребывания.
Принципы формационного измерения феноменологии социального отчуждения непосредственно связаны с анализом эпохи «предыстории», выраженном в формализационном извращении извечного бессознательно-творческого, имагогенного характера сознательного освоения архетипа, которое последовательно представлено образами трех его этапов. Во-первых, технологией – первично-коллективным отчуждением энергии индивидуальных содержаний феноменологии архетипа. В данном контексте, эта энергия качественно характеризует потенциал процедуры социально-институционального означивания итогов формализации содержаний технологии индивидуального общения с архетипом. Процесс отчуждения этого потенциала в «пользу» институализированной социальности наглядно иллюстрируется имагинативной диалектикой «образа – знака – значения – смысла». Во-вторых, организацией – модусом государственно нормированной формализации технологий социального отчуждения стилей индивидуального общения с архетипом, представленной в виде информации – качественной характеристики потенциала бессознательно-консервирующего, имагостазного модуса пребывания институализированной организации как принципа иерархизации и управления производством технологий отчуждения. В-третьих, экономикой – способом функционирования предельно формализованной организации уровней социального производства технологий отчуждения как единственно возможного модуса социальной организации как таковой, выраженного в стоимости – качественном показателе потенциала формализации уровней организации производства технологий отчуждения с помощью капитала.
Таким образом, именно энергия, информация и стоимость выступают интегральными индексами этапов социальной формализации отчуждения, представленных соответственно его технологией, организацией и экономикой. Специфика социального формирования отчуждения выражается в «прогрессирующей» зависимости человека и человечества от системно усугубляющегося на протяжении всей бессознательной «предыстории» элементарного незнания законов развития Природы. Это незнание и составляет социальную основу спонтанного открытия людьми «законов развития общества», трудовыми рабами которого они до сих пор и пребывают.
Первичный анализ специфики процессов институционального превращения феноменологии Архетипа позволяет определить сущность их трансформации как перехода от содержательного извращения принципов индивидуального и общественного бытия к официальному оформлению факта формальной тождественности всей социальности произволу фрагментаризации как таковой. Именно институализированные в товаре конгломераты бессознательных, отчужденных содержаний человека выступают наименее жизнеспособными и откровенно враждебными реальным проявлениям Жизни и Архетипа, что и свидетельствует о завершении этапа производственно-капитализированной формализации индивидуальных содержаний. Итогом трудоемких, институционально-«натурализующих» процедур выступает производство нового типа существ, законсервированных в имидже «социальных индивидов». Они выступают средством оформления номенклатуры социально значимых, функционально-предписанных ролей и предстают промежуточным этапом тоталитарного, цивилизованного оприходования человека, чья «жизненная эволюция» фактически представляет бессознательную имитацию бытия как предельно универсализированное социальное состояние.
Институализированные фрагменты социальности представлены номенклатурой функционально-специализированных, товарно-презентационных комплексов социальной организации, воплощенных в государственной, религиоморфной и иных пропагандистско-апологетических формах «духовности», структурирующих модель бессознательного следования социального индивида в фарватере формализованных и институционально спонсируемых коллективных проекций, что, в итоге, оформляет его в статусе основного проводника технологии товарного бытия. Именно отлаженность процедуры державной сакрализации иерархии значимости власти выступает показателем функциональности государства как «института институтов». В то же время, наука призвана мобилизовывать социальную иерархию на логическое, рационализированное «обслуживание» этой сакрализации и дальнейшее методологическое «сопровождение» процессов её ритуального, коллективного воспроизводства. А идеологии, в её апологетико-пропагандистком варианте, официально вменена в обязанность всеобъемлющая экзегетика иерархии властных значимостей и активисткое внедрение её вневременной и внепространственной сакральности в систему социализации подчинённых власти, атомизированных носителей социальной рефлексии.
Закрепление за превращенным социумом статуса глобального деперсонализованного «фрагмента» мира означает имагостазное извращение реальности социально-производственного пребывания социальных индивидов, бессознательную консервацию социума в его бесконтрольном, иррациональном, государственно-пропагандистском манипулировании Человеком и, в результате, цивилизованное надругательство над всей, тотально регулируемой, Природой. В то же время, воинствующий, деструктивный социально-групповой, клановый субъективизм государства как формообразующий признак гомогенно-отчужденной среды социального пребывания должен «обратно» эволюционировать к осваивающему, майевтическому «субъективизму» мифа, единственно способному высвободить мощные энергетические потоки архетипического опыта. Поэтому снятие капитализированных форм отчуждения высвобождает для социальности индивидуально образуемую архетипическую энергию, предназначенную для ее преобразования в коллективного субъекта освоения феноменологии архетипа.
Таким образом, подлинное преодоление отчуждения капитала этапе предыстории должно состоять в распредмечивании его однозначности, в переходе от абстрактных формализаций архетипических содержаний, заключающейся в монополизации их означивания и узурпации толкований этих значений к его обобществлению как демонополизации и социальной приватизации номенклатуры официальных значений, в то время как наиболее доступной и потому господствующей формой реализации и одновременно механизмом этого распредмечивания выступает социальная рефлексия.
Результатом именно социального оприходования содержаний коллективного бессознательного, на этапе снятия капитализированного отчуждения, выступает явление и конституирование социально значимого образа архетипа Тени как совокупности архаичных, примитивных, недифференцированных и невостребованных содержаний социума, означенных, поэтому, преимущественно негативно. Тогда как вопреки своей исконной индивидуационной роли, Тень, получившая официальный статус «естественного» фона отчуждённого социального «развития», при попустительстве и потворстве, претендующей на воплощённый Свет, а фактически отождествившейся с нею испокон веку власти, превратилась в негативный, внешний, господствующий над социальностью Рок. В ходе «священной войны» Власти с социальностью за её окончательное освобождение от ига Тени происходит фактическое, неотягощаемое более индивидуальными посягательствами на священную государственную монополию её интерпретаций, тотальное и окончательное слияние Власти с Тенью. Таким образом, Власть узурпировав право толкования противоположностей Тени и Света, обуздав собою бытие, становится отныне абсолютным социальным бытием Тени.
В то время как архетип Тени, полагаемый необходимым виртуальным, оппозиционным полюсом процессов социализации капитала, способен стать символом возрождения диалектики приращения социального опыта. Именно поэтому индивидуальные сознания, оформляющиеся как результаты длительного процесса рефлексивного социального отбора, получают возможность созерцать и, впоследствии, осваивать многообразие Жизни в непосредственном общении с Архетипическим Пантеоном.
И только миф как естественная среда коллективного бытия архетипа выступает как историческим, так и логическим способом осуществления опыта человеческого освоения Жизни. А эпоха социальной рефлексии как раз и характеризуется эволюцией социума от тотально бессознательного институционального пропагандистского оформления и эксплуатации мифа в направлении его преимущественно образного, символического и смыслового бытия. Таким образом, предысторическая, онтологическая, ментальная миссия социальной рефлексии архетипа Тени заключается в феноменологической пропедевтике индивидуальных сознаний, проявляющей в них свойства диалектической устойчивости к парадоксальности, взаимной открытости безграничности и естественности все-возможности деятельного освоения мира. Именно в ходе социальной рефлексии на этапе освоения коллективных способов взаимодействия с бессознательным осуществляется архетипическое измерение потенциала жизненности модуса социального пребывания. Однако показательно, что мера освоенности бессознательного предполагает и формирование некоторых новых специфических качеств сознания, заключающихся в его способности полагать Архетип в качестве сущностного, творческого, гармонического основания своего мифологического бытия. Подобный характер сознания свидетельствует о его выходе на уровень самостного существования, осознанного мифобытия человека и общества, содержательно тождественного началу подлинной истории, марксовой эпохе «положительного гуманизма».

Сергей Маленко, Андрей Некита. Феноменология архетипа: сущность и особенности методологии // символические парадигмы модернизации культурного пространства: Материалы Всерос. науч. конф. 10-11 октября 2006 г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2006. С.110-121.