Главная страница.

Ольга Смазнова. Вопрос о предмете мифологической речи

С начала XX века миф, и особенно современные формы мифического, стал предметом необычайно активного исследовательского интереса в среде философов, культурологов, социологов. Такая популярность, как это обычно бывает, несет с собой как выгоды, так и издержки. Выгоды очевидны: многочисленность исследований дает эффект «мозгового штурма», в котором рождаются смелые и неожиданные гипотезы, апробируются идеи, четче вырисовывается спектр подходов к изучению мифа. Издержки же связаны с нередким в таких случаях феноменом «мыслительной колеи», проторенного пути рассуждений. Этот путь зачастую обходит вниманием существенные аспекты, заставляет не замечать очевидных огрехов, устремляет все дальше, в то время как стоило бы оглянуться на пройденный путь и отметить важные вехи полученного знания. Наиболее ярким примером такой исследовательской зашоренности является употребление, казалось бы, безобидной речевой конструкции, встречающейся в абсолютном большинстве статей и книг по проблематике мифического, - я имею в виду оборот «миф о…».
Ассортимент предметов и явлений, к которым прилагается этот шаблон, отличается завидным разнообразием: миф о России, миф о постмодернизме, миф о президенте, миф о мафии, миф о кризисе культуры [1, C.73-83], миф о Единой Команде, миф о потерянном рае, миф о “большой Политике”, миф о Борьбе, миф о демократии, миф о международном терроризме, миф о “правопорядке” [2, С. 12, 49, 68, 108, 179 и др.] … Иногда авторы, пишущие на тему современного мифа, не утруждают себя уточнением – что именно следует понимать под тем или иным упоминаемым «мифом о…». Но там, где такое уточнение в том или ином виде присутствует, можно выявить две основные тенденции.
Первая из них – отождествление «мифа о…» с неправильным или частично неправильным пониманием действительности. «Миф о…» равен «неверному (ложному) представлению о…». Такая трактовка мифического, подразумеваемая употреблением оборота «миф о…», является чрезвычайно популярной, но грешит серьезным недостатком: она исключает миф как самостоятельный предмет изучения. Понятие мифа в этом случае должно быть признано излишним – вполне достаточным было бы оперировать, например, понятиями «ложного утверждения» и стереотипа (как «частично истинного» утверждения). Вся проблематика мифа в этом случае сводится только к гносеологической проблеме истины. Установление критериев истинности должно провести границу между истиной и ложью, - то есть тем, что есть «на самом деле» и «мифом о…». Эта гносеологически-разоблачительная тенденция в изучении мифа, стремясь раскрыть ложность, внутреннюю логическую противоречивость очередного мифа или его несоответствие действительности, часто склонна доискиваться до причин такой аберрации ума, и находит его то в наивности или архаичности массового сознания, то во властных манипуляциях, то в психологических особенностях человеческого мышления и т.д. Однако поиск причин ложных представлений о действительности все же не создает оснований для того, чтобы именовать эти ложные представления мифом. Несмотря ни на что, «миф» здесь не нужен, - а всю когорту исследователей «мифов о…», использующих этот словесный оборот в подобном ключе, следует признать занимающимися предметом, далеким от мифа.
Впрочем, правомерно спросить, - а стоит ли претендовать современному мифу на какую-то обособленную предметность в гуманитарных исследованиях? Возможно, разоблачительная тенденция словоупотребления всего лишь честно говорит нам, что «король-то голый», любое современное мифическое явление тождественно ложному, недействительному, неверному, и напрасно стараться увидеть в нем какой-то самостоятельный предмет изучения за пределами гносеологических исследований по проблеме истинности познания.
Однако эта тенденция словоупотребления указывает нам на свои границы. Ни одному приверженцу разоблачительной линии не придет в голову сказать, что до того, как Луи де Бройлем в 1924 году была выдвинута идея о волновых свойствах материи (как проявлениях корпускулярно-волнового дуализма), в физике господствовали «миф о корпускулах» и «миф о волнах», - то есть концепции односторонние, частично истинные. Утверждение о том, что европейские естествоиспытатели XVIII века находились под властью «мифа о флогистоне», тоже могло бы быть простительно только как неудачная витиеватость выражения, несмотря на то, что идея флогистона одно время преобладала и была признана ложной в конце того же столетия. Точно так же, как и о ребенке, видевшем в своей жизни только белых лебедей и не представляющем, что оперение лебедя может быть и черным, никто не скажет, что его сознание одержимо «мифом о белых лебедях». Следовательно, не каждое неистинное, одностороннее или стереотипное утверждение можно назвать мифом.
Вторая – аксиологическая – тенденция употребления оборота «миф о…» акцентирует внимание на том, что миф существует вне разграничения истины и лжи. Бесполезно устанавливать ложность или истинность (понятую по-аристотелевски – в духе корреспондентской концепции истины): мифическое утверждение с одинаковым успехом может быть и соответствующим действительности, и не соответствующим. Миф – это ошибка не в установлении реальности предмета или явления, а в установлении их (само)ценности. Миф может быть противоречивым и уязвимым для критики не с гносеологической, а с аксиологической точки зрения: он может не быть ложным, но всегда является оценочно лживым. Миф устанавливает ценностные приоритеты, «миф о…» наделяет свой предмет превратной оценкой. «Миф о Нации» заставляет придавать неадекватную значимость историческому прошлому и испытывать чувство гипертрофированной самобытности, «миф о Президенте» наделяет значением абсолютной ценности институт президентства и т.д.. При таком подходе разоблачительный элемент также очень силен. Но задача развенчания мифа решается принципиально иными методами – здесь начинается анализ правомерности / неправомерности придания ценностного статуса тому или иному предмету «мифа о…», оценочная полемика, поиск скрытых и противоречивых мотивов самого мифического сознания, порождающего тот или иной мифический рассказ.
Аксиологический подход, сохраняя современный миф как предмет изучения, все же приводит к похожей проблеме. Каждое ценностное или оценочное высказывание о любом предмете может быть мифом. Все может быть предметом мифа, но не все является таковым в данный момент. И волны де Бройля, и нанотехнологии, и нация, и закат культуры – все эти различные вещи и явления могут стать предметом мифической речи, – не потому, что она устанавливает истину о вещах и явлениях, а потому, что она устанавливает их ценность и оценку. Что же делает оценочное суждение и ценностно-ориентированный рассказ мифом?
Стремление отыскать то необходимое условие, которое делает оценочно окрашенный рассказ о чем бы то ни было мифом, неизбежно ставит перед нами вопрос о предмете мифической речи. Если предмет ее может быть любым, - поскольку обо всем возможны оценочные высказывания, то придется предположить, что изучение современного «мифа о…» во многих случаях становится не столько невозможным, сколько некорректным: мифы возникают и исчезают, мифическая речь вовлекает в свою орбиту каждый раз новые предметы, придавая им совершенно неуловимые, изменчивые трактовки. Предмет мифа случаен, а ценностно-оценочный смысл мифа неуловим, поскольку возникает исключительно в процессе рассказывания и восприятия «мифа о…» и исчезает в момент прекращения мифической речи (будь то звучащий диалог или диалог воображаемый – между автором текста и его читателем). Любая попытка его изучения может оказаться не воссозданием, а созданием – нового мифа о старой вещи. Безусловно, изучение многочисленных и многообразных «мифов о…» представляет в этом случае немалый историко-культурный интерес, – но только при достаточном методологическом обеспечении, способном исключить или свести к минимуму нежелательную примесь вторичного мифотворчества в познании мифа. Одна из главнейших методологических предпосылок – не полагаться на мнимую общезначимость исследуемых «мифов о…». Не существует общечеловеческих, «общенародных» «мифов о…», однозначно понимаемых или даже просто понимаемых) всеми. За обозначением «миф о…» могут скрываться прямо противоположные содержания, зависящие от сиюминутных условий исторического времени и социального пространства. Ограничиваясь кратким обозначением или наименованием мифа, и сразу предпринимая поспешный и дотошный анализ тайных механизмов, мотивов мифического сознания и их разоблачающая критика, исследователь встает на путь ловли тени или борьбы с ветряными мельницами.
Поэтому миф не должен представать перед мыслью исследователя в купированном, неполноценном, усеченном виде. Трактуя и даже разоблачая мифическую речь, следует развернуть, рассказать его, сделать полностью проявленным. Возможно изучение мифа только в его сказовой форме, раскрывающей подразумеваемое. В противном случае все рассуждения о каком-то «мифе о…» слишком расплывчаты. Пренебрежение этим методологическим приемом, приводящее к неясности и «отвлеченности» концепций мифического, является, скорее, нормой, чем исключением. Однако рассказать миф становится возможным только в том случае, если мы предпринимаем еще одну попытку вопрошания: о чем же говорит «миф о…»?
Ошибкой и гносеологической, и аксиологической тенденций является их поглощенность тем, что лежит на поверхности мифической речи. Сторонники обеих убеждены, что миф о демократии говорит о демократии, а миф о кризисе культуры говорит о кризисе культуры, - говорит неверно, не так, как «есть на самом деле», или оценочно-превратно, не так, как «должно быть», хотя эта неверность или превратность и может быть интересной с исторической точки зрения. Обе тенденции закрывают глаза на давно установленную, хотя и парадоксальную истину: предметом мифа не является то, о чем он рассказывает, миф никогда не говорит о себе. «Предметы» мифических рассуждений многочисленны и разнообразны, но предмет мифической речи только один – личность человека, живущего в мифе.
Рассуждая о вещах и явлениях, мифическая речь вуалирует этой низшей предметностью предметность гораздо более высокого рода, и словесно-вещественная шелуха скрывает личностное ядро мифического рассказа. Мифические рассказы порождены не досужим любопытством об окружающих человека мелочах; мифическая речь если не рассудочно, то эмоционально подразумевает ответ на вопрос о месте человека-личности среди хаоса вещей и явлений. Миф жизнен, конкретен именно потому, что обращен к личности, ее воле и чувству, стилю жизни и образу мышления, а не только к ее любознательности. Восстановить его, произнести мифическую речь так, как она звучала или могла звучать, - значит «изучать миф мифически» и раскрыть обращенную к личности мифическую речь «мифа о…». Поэтому существует третий подход к словоупотреблению «миф о…». Его можно назвать этико-персоналистическим. К такому подходу в изучении мифа призывал А.Ф.Лосев.
Стараясь восстановить обращенную к личности сказовую последовательность, подразумеваемую, но именно поэтому не всегда артикулируемую самими носителями мифического сознания, А.Ф.Лосев намеренно вносил элемент артистической игры в текст работы «Диалектики мифа», для воспроизведения многочисленных «мифов о…» используя элементы эмоционально-экспрессивно окрашенной лексики (как возвышенной, так и разговорной). Надевая на себя различные маски мифического субъекта (будь то консервативно настроенный православный христианин, советский гражданин или религиозный философ), философ рассказывал, пересказывал мифы, иногда прибегая к эпатирующим формулировкам, высказываемым так, как будто они являются выражением его убеждений, сопровождаемых уверенностью в их общезначимости. «Миф о…» становился рассказом о действительном и должном бытии личности, слитых до неразличимости. Это позволяло философу определить миф как личностную форму, «в словах данную чудесную личностную историю» [3, C.169].
Всегда ли «мифы о…» говорят от первого лица и даже о лице? На первый взгляд, нет, и даже можно с уверенностью сказать, что тематически мифы сосредоточены на чем угодно, но, как правило, не на самом субъекте мифического сознания. Поэтому можно с уверенностью сказать, что в «мифе о…» самом по себе нет никакого мифа. Увидеть мифическое в «мифе о...» означает обнаружить персоналистическое «двойное дно» мифической речи.

Литература.

1. Апинян Т.А. Тоска по мифу или миф как событие современности // Философские науки. 2004. №11.
2. Бренное и вечное: политические и социокультурные сценарии современного мифа: Материалы Всерос. науч. конф. 11-12 октября 2005 г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2005.
3. Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1991.

Ольга Смазнова. Вопрос о предмете мифологической речи// символические парадигмы модернизации культурного пространства: Материалы Всерос. науч. конф. 10-11 октября 2006 г. / НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 2006. С.152-156.