В начало
Константин Завершинский «ИМПЕРСКИЙ» РИТУАЛ В ПОЛИТИКО-КУЛЬТУРНОЙ ДИНАМИКЕ СОВРЕМЕННОГО РОССИЙСКОГО СОЦИУМА

В теоретических дискуссиях отечественных обществоведов о культурных, символических факторах политической динамики современного российского социума достаточно очевидно доминирует социально-психологический подход, акцентированный на изучение процессов идеологизации, мифологизации и ритуализации, посредством которых политические элиты обеспечивают ценностную легитимацию политического порядка. Основной корпус научных работ и идей по проблематике политической легитимности, на который опираются и отечественные авторы, связан с интерпретацией или критической переработкой творческих интенций M.Вебера. Легитимность интерпретируется как специфическое качество системы поддерживать веру населения и социальных групп в то, что существующие политические институты наиболее соответствуют данному обществу, что связывает легитимность прежде всего с ценностной динамикой развития социальных институтов и терминологически оформляется в понятиях «ритуалы власти», «политический менталитет», «политическая мифология», «политические верования и символы», «доверие в политике». В теоретических построениях, интерпретирующих символическую активность политических элит, предпринимаются попытки описания и выявления роли политической легитимации как специфического семантического конструкта в символических структурах власти, способа обоснования идентификации и самоидентификации правящих групп, рефлексивной процедуры обоснования политического обособления, дифференциации доминирующих элит [См.: 7; 8; 9]. Трудно не согласиться с познавательной установкой, лежащей в основании подобных исследований, которая артикулирует значимость символического активности политических элит и роль легитимации для ценностной «интеграции» политических акторов. При этом политическая ритуализация, как отмечает большинство исследователей, при всей вариативности содержательной интерпретации, рассматривается как одна из важных форм символизации, выражающая связь политических акторов с системой политических отношений и ценностей посредством регламентации последовательности их действий.
Вместе с тем, при исследовании транзитивных, переходных и нелинейных социальных состояний характерных, в частности, для современного российского социума, подобный подход ведет к теоретической абсолютизации стабилизирующей функции форм политической символизации и утрате видения исторической специфики их воздействия на политико-культурную и институциональную реальность. Подобная ремарка представляется особенно актуальной для отечественного обществоведческого дискурса, где «знание о политической культуре» нередко выступает семантическим коррелятом «духовности и культурных традиций», своего рода «нетленного капитала», находящегося в интеллектуальном попечении профессионалов, реализующих миссию «несения» ценностей и символов в «массовое сознание». Особенно очевидна ограниченность подобного видения смысла символической составляющей политического процесса на примере «интеллектуальной продукции» многочисленных «ученых-консультантов», стремящихся монополизировать символическое производство в политическом пространстве современной России.
На основе присущих подобному подходу «универсалистских» или «партикуляристских» культурологических посылках весьма непросто разграничить понятийное содержание таких категорий как политическая культура, политический институт, политический ритуал. Еще более проблемно вскрыть конфликтную динамику двух символических ипостасей современной российской власти («двух тел короля») – имперского, бюрократического и находящегося в стадии политического инициирования – конституционного. Автор тезисов полагает, что более продуктивно в методологическом плане придерживаться коммуникативного подхода при анализе политико-культурных феноменов. Это предполагает не поиск «духовных оснований» или констатации ценностного консенсуса как необходимого условия политического порядка, а исследовании проблемы «как задается время» при символическом конструировании политической реальности и изучение специфики символических структур коммуникативных практик тех, кто «запускает действие, делает предложение или самопрезентацию и тем самым ставит других пред необходимостью реагировать» [6, С. 332].
В контексте подобных методологических установок успех легитимации нового социального порядка и более сложных общественных институтов не предопределяется неким «культурным первоначалом» или конструированием «нового» ценностного согласия, а зависит от символического дизайна пространственно-временного континуума событий политической коммуникации, направляющих социум на путь конфликта или согласия. Политическая мотивация, легитимация и ее символическая презентация в социально-дифференцированном обществе, происходит не благодаря «ценностному согласию», искореняющему хаос произвола, а процедуре семантического обоснования «включения-исключения» принуждения, которое номинируется легитимным или нелегитимным [5, С. 23]. Легитимность здесь не основывается на аксиологии веры в значимость социального порядка, а на прочтении коммуникативных взаимодействий как решения. Такого рода политическое обоснование может усложнять процедуры участия в урегулировании политических конфликтов, содействовать ограничению их рисков и опасностей для эволюции социума, но и стимулировать политическую агрессию и регресс, особенно в период реформирования социума, когда происходит быстрая трансформация кодов власти и соответствующих им процедур легитимации. При этом политический ритуал, как одна из символических форм, существующей при процессе политической легитимации выполняет специфическую функцию в пространственно-временном дизайне политических коммуникаций. Ритуальное повторение, возникнув как символический способ обеспечения «единства группы во времени и пространстве» в условиях устной, мифической коммуникации [1, C. 60], приобретает специфические формы «синхронизации» группового поведения посредством социализации тела в более сложных социумах. Ритуал сохраняется не только как символическая архаика, а интегрируется в более сложные формы символической реальности и продолжает существовать на цивилизационном уровне, когда происходит становление политического пространства. Политическая власть и в современном обществе имеет ритуальное измерение, которое обеспечивает легитимацию отношений господства и подчинения не основе «продуманного решения просвещенного сознания», а на «непосредственном и дорефлективном подчинении социализированного тела» [2, С. 200]. Подобные практические символические схемы, габитусные, в терминологии известного французского социолога, являются результатом «записи на теле» семантических кодов политической коммуникации посредством ритуализации политического поведения. В этом отношении символические структуры и «язык тела» политического ритуала репрезентативны при оценке уровня сложности и направленности современной политико-культурной динамики. Доминирование легитимационных практик на основе габитусных схем в условиях попытки перехода к более сложным формам социальных коммуникаций свидетельствует о редукции коммуникативных кодов, сужении коммуникативных горизонтов до «вечности повседневности» и соответственно – возможностей конструирования событий инновационного плана. В тоже время политический ритуал на фазе социальной эволюции, когда выбор инновационных, стратегических альтернатив произошел, содействует динамике достижения более эффективного и сложного политического порядка. Обращение к исследованию исторического континуума социального пространства и времени политических коммуникаций и их ритуальных форм позволяет более критично и целостно представить особенности практик политической легитимации, характерных для политических элит современной России, от символического транзита которых в значительной мере зависит дальнейшая эволюция. Нельзя не признать, что представители нынешней высшей политической элиты страны, особенно в рамках второй фазы конституирования института президентства, приняли и реализовали ряд решений, значимых для стабилизации политического и социально-экономического состояния российского общества. После символического вакуума «перестройки» и «либеральных реформ» обозначилось, и пространство политических ритуалов. Но может ли политика приобрести устойчивый эволюционный вектор, если символической политике российских политических элит характерна направленность на редукцию рефлективности в видении политических горизонтов эволюции общества и ответе на вопрос об основаниях новой политической легитимности как источника мотивации инновационной активности? Достаточно очевидно сохранение существенного разрыва между ценностным «предложением» политических лидеров страны реализовать значимую для «каждого» (гражданскую), а не только для олигархически-бюрократических групп, политику и повседневной практикой реализации политических решений, что не может не вести к риску символической гиперинфляции и стремительной деградации способов легитимации. Описывая механизм символической инфляции и дефляции Н.Луман отмечал, что инфляция наступает тогда, когда коммуникация перерасходует свой потенциал доверия, то есть «предполагает больше доверия, чем она может вызвать» и в политике в политике она проявляется в «провозглашение неосуществимой политики», которая обесценивает символические продукты, что ведет к коммуникативному хаосу [6, С. 225, 226].
Высокий потенциал политической инфляции в современном российском социуме обусловлен сохраняющимся доминирование практических символических схем имперских политических практик . В процессе бюрократической коммуникации чиновники концентрируют политический, публичный капитал, что позволяет им использовать политическое господство в своих корпоративных и личных целях без каких либо ограничений со стороны «подданных», лишенных какой либо доли политического суверенитета. Риски подобный процесс в рамках традиционных социологических моделей, как правило, рассматривают в связи с процессом экономической коррупции, то есть изъятие экономического капитала из публичного обращения в пользу бюрократических страт. Однако этому процессу всегда сопутствует и символическая коррупция, проявляющаяся в изъятии публичного символического капитала и использованием его в личных интересах государственной бюрократии – «держателей» политического капитала. Как следствие – расширение символического пространства политики «невероятного», то есть утрате установок на достижение коллективно-значимых целей, и ускорение коммуникативного мятника политической инфляции-дефляции: от «чрезмерного использования» символического капитала политическими элитами к попытке его «девальвации», переходящей в сужение поля циркуляции символических ресурсов. Символический капитал конвертируется в «ритуалы назначения» и «бюрократической исключительности», закрепляющие габитусные установки на существование в форме «офисного планктона», погружая всех социальных акторов в состояние рутины чувственного счастья «повседневного успеха».
Ограничения имперских коммуникаций заключается в том, что они блокируют становление более сложных переговорных практик гражданского общества, где закрепление инноваций происходит «путем предзаданного «раскачивания» между делегитимацией и легитимацией режима, которое не угрожает ни конституции, ни системе представительного правления. Благодаря легитимации происходит обобщение критики политических дискурсов и санкционирование предпочтительных политических курсов, как во внутринациональных, так и в международных делах» [3]. Весьма очевидно при риторических призывах политических лидеров «Россия вперед» в сознании и теле политических элит ядро которых составляет политическая бюрократия, сохраняется доминирование практических схем «вечности повседневности», так как политическая «биография» личности и «историография» страны конструируется и легитимируется посредством процедуры «назначения доверенного лица». Как следствие – размытость «событийных точек отсчета времени» в сознании политических акторов при попытке стратегического конструирования политического «прошлого» и «будущего» России. Этому предопределяет видение политическими агентами «реплик», моментов политической повседневности как «исторических обобщений», чему содействуют, создаваемые политтехнологами и СМИ символические объекты имперской, «гламурной» политической истории.
В связи с этим, в заключение уместно напомнить о весьма современной мысли интеллектуального творца проекта Просвещения («новой коммуникативной реальности»), что наблюдать за трагедией того, как человек борется с «невзгодами» и «искушениями» рабского состояния может быть «трогательно» и «поучительно», но «занавес должен в конце концов упасть» и «если трагедия затягивается, она превращается в фарс; и хотя бы актеры не устали, потому что они шуты, но устает зритель, которому довольно одного двух актов, чтобы с полным основанием заключить, что эта никогда не оканчивающаяся пьеса есть вечное повторение одного и того же» [4, С. 335-337]. И все же есть символические предпосылки в современных медийных практиках, ориентированных на деконструкцию бюрократического пространства, которые дают основания для надежды, что «наказание порока», которое неизбежно наступает для актеров и зрителей после плохого политического спектакля, будет носить не насильственный, а правовой характер, а пьеса о трансформации имперской коммуникации в гражданскую культуру с гражданскими политическими ритуалами будет иметь продолжение.

Литература.
1. Ассман, Я. Культурная память [Текст] / Я.Ассман. – М., 2004. – 368 с.
2. Бурдье, П.Социальное пространство [Текст] / П.Бурдье. – М., 2007. – 575 с.
3. Ильин, М.В. Понятийная ономия: конституции и режимы [Электронный ресурс] / М.В.Ильин. – Режим доступа: http://www.politstudies.ru/fulltext/2007/5/12.htm.
4. Кант, И. О поговорке «Может быть, это и верно в теории, но не годится для практики [Текст] / И.Кант // Кант, И. Сочинение в 4-х томах на немецком и русском языках. - Т.1. Трактаты и статьи. – М., 1993. – С.238-313.
5. Луман, Н. Эволюция [Текст] / Н.Луман. – М., 2005. – 256 с.
6. Луман, Н. Введение в системную теорию [Текст] / Н.Луман. – М., 2007. – 360 с.
7. Barker, R. Legitimating Identities [Теxt] / R.Barker. – Cambridge, 2001. – P. 28-29.
8. Coicaud, J.-M. Legitimacy and Politics [Теxt] / J.-M.Coicaud. – Cambridge, 2002.
9. Zelditch, M. Theories of Legitimacy [Теxt] / M.Zelditch // The psychology of legitimacy: emerging perspectives on ideology, justice, and intergroup relations. – N.Y., 2001. – P. 33-53.


Завершинский К. Ф. «Имперский» ритуал в политико-культурной динамике современного российского социума/ Бренное и вечное: социальные ритуалы в мифологизированном простран-стве современного мира: Материалы Всерос. науч. конф. 21-22 октября 2008 г. / редкол. А. П. Донченко, А. А. Кузьмин, А. Г. Некита, С. А. Маленко ; предисл. А.Г. Некита, С.А. Маленко ; НовГУ им. Ярослава Мудрого. – Вели-кий Новгород, 2008. – 409 с. С. 111-115.

Hosted by uCoz