Главная страница.

Сергей Ивашкин, Сергей Панов ДЕВИАНТНАЯ РИТУАЛЕМА: ЭСХАТОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫ И ИДЕЯ ПЕРФОРМАТОГРАФИИ

Культурно-социальный феномен девиации мыслился в гуманитарной традиции как вид отклонения от перцептивной, познавательной, этической, ценностно-мотивационной, поведенческой нормы, от общепринятого нормативного социально и юридически закрепленного стереотипа и правила. Цель настоящей работы – поставить вопрос о феномене девиации в анализе экзистенциальных оснований девиантной культуры, выяснить его генетико-культурологические основы в перспективе эсхатологии культуры. Исследование этой проблемы в отечественной культурологии осуществлялось под знаком «коррекционно-профилактической» идеологии. В настоящее время, когда современные культурологи отмечают возросшую роль культуры маргинальных слоев на общество в целом, когда феномен криминализации общества, усвоения девиантных схем и моделей в магистральном социуме стал как никогда актуален, возникла необходимость восполнить ощутимый пробел в изучении онтолого-экзистенциальных, культуротворческих основ девиантной культуры.
Причину возникновения «социальной криминальной субкультуры», ее генетические истоки А.Я. Флиер видит в «особенностях человеческой психики, ведущих к тем или иным формам протеста против абсолютной регламентированности социального бытия». Психолого-социологическая концепция генезиса девиантной культуры утвердилась в гуманитарной науке последнего времени. Сложность изучения феномена девиантной культуры обусловлена еще и тем, что в советском и постсоветском культуроведении поведение и деятельность членов общества, отклоняющихся от общепринятых принципов и правовых норм, оценивались как малокультурные, некультурные, а если степень отклонения становилась большой и люди оказывались в заключении, то их культура характеризовалась антикультура, отсутствие культуры. В этой связи, нам кажется, заслуживает внимания позиция Э.В. Соколова, который одним из первых в культуроведении советского периода выступил против отождествления культуры исключительно со сферой положительных легитимных ценностей.
Девиантная субкультура – это культура, носителями которой являются не только лица, прошедшие заключение, тюрьму, лагерь, находящиеся в местах заключения, но и индивиды, реализующие девиантные ценности и мотивы в легитимной сфере культуротворчества. Местом основного бытования форм девиантной субкультуры является среда заключения (в том числе тюрьма) и обширное «околотюремное» пространство, с которым эта среда связана значимыми коммуникативно-семантическими скрепами.
Основывая анализ девиации в культуре на базе герменевтического и компаративного метода, понятийного потенциала игрового концепта, мы можем сформулировать исходную гипотезу настоящей работы: концептуальная основа генезиса культурообразования девиантной сферы лежит в изначальной соревновательности культуры и составляющих ее культурно-жизненных пространств, в ее культуротворческом организме, непрерывно продуцирующем новые способы распределения смыслов и различий. В этой гипотезе выражено стремление преодолеть односторонность психолого-социологической концепции девиации, сводящей ее сущность к психосоциальным феноменам. В основе психолого-социологического дискурса девиации лежит императив гуманистического и насильственного (выраженного в общественно-государственных институтах) влияния на девиантную среду, разработка способов как профилактики девиантного поведения, так и коррекции, адаптации маргинальной страты в магистральном обществе при помощи вхождения в среду магистральной культуры, принятия ценностей права (собственности, прав и свобод человека), верховных ценностей. Однако надо отметить, что «нигилизм есть история» [1, С. 93], история культуры – отмена одних верховных ценностей другими, смена культурно-жизненных доминант.
Маргинальная парадигма культуротворчества состоит в декларации своей автономности и создании концептуально-языковых форм противопоставления магистральной сфере культуры. Маргинальные слои не только порождают, вносят конфликты в функционирующие механизмы общества, но и в создаваемых ими культурных моделях, ценностях, артефактах выстраивают уникальный «антисистемный» эффект в отношении к ординарному (непреступному) сообществу. Этот эффект – неотъемлемый элемент самой культуротворческой сферы человеческого бытия. Он не может быть сведен к познавательным, перцептивным, социальным, психологическим, бихевиористским феноменам, он принадлежит к творческим основам человеческого существования. Культура – не совокупность застывших устойчивых сущностей, не ограниченный, навсегда утвержденный комплекс неприкосновенных ценностей, культура – сфера непрекращающегося означивания и производства смыслов, культура – это отношение и диалог, в котором девиация как культуротворческая стратегия является одним из важнейших способов образования новых содержаний и форм. Таким образом, экзистенцию девиантной субкультуры можно рассматривать в перспективе девиантной структуры культуротворческого универсума. Экзистенция культуры как условие возможности сотворческого текстопорождения не мыслима без эсхатологии, в которой бесконечное означающее может раскрыться только в бесконечном схождении смысла к Другому. Эсхатология культуры – это не воплощенность бесконечного в конечном, как ее мыслила метафизическая традиция, а прописывание бесконечного означающего – следа, его нестираемой раны в теле культурного смысла как безотносительного аффекта силы, познавшей собственное бессилие. Культура в ее субкультурных проявлениях – это «протописьмо» (Деррида), лежащее в основании смыслопорождения и формо-жанро-образования.
Каковы основные ритуалемы нелегитимного компонента девиантной субкультуры в перспективе грамматологии как стратегии исследования означаемого, не сводимого к тождественным содержаниям? Ряд исследователей видит источник девиантного текста как сложной семиотической системы в мифологизации кризисных ситуаций, в основе которой лежит интуиция «иного» бытия, неразличимое ощущение запредельного мира. В языковом конструкте культуры мифология – это не просто абсолютное слово-образ, объемлющий мир, тотальный явленный смысл как отношение к трансцендентным бытийным началам, но и структурированное поле смыслообразующих различий, которые семиотика сводит к элементарным, универсальным и для архаики, и для современности оппозициям: свой-чужой, жизнь-смерть, человеческое-нечеловеческое, профанное-сакральное, чистое-нечистое, сырое-вареное. Девиантная культура как локус кризисной социально-психологической ситуации демонстрирует процесс нейтрализации базисных бинарных оппозиций магистральной культуры и создания своих моделей. Эсхатологичность, кризисная неопределенность – неотъемлемое свойство девиантного текстопорождения. Если на начальном этапе заключения тюрьма воспринимается новобранцами как разрушение мира, как хаотичное бессмысленное пространство, непостижимая атопия, то дальнейшая история внутритюремного вживания определена ритуалами отчуждения, перехода и приобщения к деликвентной среде. Неофиты – субъекты, посвящаемые в девиантный субкультурный мир, утрачивают прежний социально-личностный статус в проживании символической «смерти», перехода в иной мир, в инобытие, связанным с состояниями пассивности, униженности, покорности. Ритуальное лишение прежних социокультурных прав и лица совершается в обрядах инициации, основанных на инвективах, побоях, раздеваниях, мытье и бритье тела неофита, выдаче новой арестантской, тюремной одежды, переодевании. В эсхатологической ритуалеме девиантного транзита важное значение приобретает форма объектного самовосприятия неофита: новобранец начинает воспринимать себя как безгласный объект, подверженный внешним влияниям, жертвой в обряде подчинения. Девиантная субкультура – сценография жертвоприношения, закрепленная в производимых текстах, знаках. В основе этой сценографии лежит представление смысла, эпоха представления как языкового насилия, определяющего правила считывания субкультурных содержаний в гуманитарном дискурсе. Это правила – ресурс для культурософского вопрошания.
В основе девиантного ритуала лежит нейтрализация социальных противопоставлений, снятие ценностной статусности, что позволяет Е.Ефимовой [2, С. 18] считывать религиозно-этический смысл транзитного ритуала: преступник должен пройти «низкое место», почувствовать себя униженным, падшим, умершим. Таким образом, эсхатология ритуала сводится к абсолютному повествованию о «схождении во Ад», «обратном» спасении, основанному на мотивном комплексе унижения, смерти, падения, безмолвия, утраты активности, объектности. Так выстраивается знаковое поле эсхатологии ритуала как представимой связности смысловых элементов. Однако в перспективе грамматологии как прочтения бесконечного означающего, как опыта эсхатографии, расходящейся со связностью логоса. Эсхатология как «большое время человеческой культуры» (М.Бахтин) оборачивается сотериологией: она – не просто повествование о конце времен и прекращении старого порядка бытия, это повествование о самом текстопорождении нарратива, повествование о повествовании, абсолютный перформатив культуры, это – означающее «спасение» нарратива, не прочитывание трансцендентного смысла, стоящего за текстовым корпусом, а спасительная смерть знака в тексте, текстом и через текст.
Эсхатологический ритуал девиантной субкультуры – не комплекс переживаний «смерти», «схождения во Ад», транзитивных мучений. Девиантный текст – не совокупность текстуально оформленных субъективных восприятий действительного мира или феноменологических объективаций, а выстраивание самого способа видения, определение «точки зрения» и ее понимательного горизонта. «Жизнь» и «смерть» – не элементы оппозитивного противопоставления, не аспекты ценностно-волевого становления, это – траектории смещения смыслообразования, культуротворческого поля. «Мертвый дом», «крематорий», «погост», «крест» (так именуют тюрьму заключенные) – квазиконцептуальные операторы письма культуры, в основе которого – эсхатологический исход самого смысла как тождества мыслимого и воспринимаемого. Эсхатографическое письмо культуры – раскрытие бесконечного означающего и его прописывание в сотворении своего собственного незаменимого голоса, возможность которого предсуществует всякой социально определенной «личности», «субъекту», «знаковой картине мира». В этом и состоит экзистенциальное основание субкультурного бытия нелегитимной девиантности.
Девиация в сфере культуротворчества могла бы быть раскрыта в единстве аспектов: девиантная конституция бытийных оснований культуры, продуцирование культурных содержаний и их бытии в конечных формах ее самоопределения, выстраивание способов их явленности и феноменологического единства в конструировании субъективных предметностей и стратегий их объективации: парадоксальное конституирование культурных содержаний в квазитрансцендентальной субъективности и со-бытии с другими (онтолого-феноменологический аспект); девиантное выстраивание ценностного самоопределения культурно-жизненного пространства как условий его становления (аксиологический аспект); выстраивание пространства прочтения традиции, абберативное осуществление понимания в темпоральности художественного творения, во временном сотворении традиции (герменевтический аспект); текстопорождение мотивационно-поведенческих моделей и форм взаимодействия (социально-прагматический аспект); структурирование перцептивных и познавательных механизмов текстопорождающего поля культуры (эпистемологический аспект); сложноорганизованное целое памяти и забвения (мнемологический аспект); заданное изначальное продуцирование как письмо, послание и посланность буквы, протописьма как безусловного условия возможности смыслопорождения, пространства смыслообразующих различий (грамматологический аспект).
В перспективе грамматологии культуры культуротворческие процессы всегда не очевидно отсылают к означающему, которое не является проекцией трансцендентального означаемого, не символическим телом смысла, а буквой культуры и ее прописыванием как сценографией жертвоприношения. Одно из аспектуальных видений этой сценографии – культурогенное письмо, грамматологический анализ которого дает проследить смену перформативов – исходных диспозитивов, определяющих взаимоотношения автора и героя, части сказанного и части непроизносимого. Грамматология культуры может прочитываться как перформатология в исследовании перформативов культурогенного письма.
Эсхатология девиации и перформатология культуры открывают перспективу рассмотрения культуры как письменного свертывания означающего пробела, зияние которого все еще дает догадаться о невозможном осадке голоса – немыслимой безучастной «части речи».

Литература.
1. Хайдеггер, М. Время и бытие: Статьи и выступления [Текст] / М.Хайдеггер ; пер. с нем. – М. : Республика, 1998.
2. Ефимова, Е. Современная тюрьма: быт, традиции и фольклор [Текст] / Е.Ефимова. – М. : ОГИ, 2004.

Ивашкин С. Н., Панов С. В. Девиантная ритуалема: эсхатология культуры и идея перформатографии/ Бренное и вечное: социальные ритуалы в мифологизированном простран-стве современного мира: Материалы Всерос. науч. конф. 21-22 октября 2008 г. / редкол. А. П. Донченко, А. А. Кузьмин, А. Г. Некита, С. А. Маленко ; предисл. А.Г. Некита, С.А. Маленко ; НовГУ им. Ярослава Мудрого. – Вели-кий Новгород, 2008. – 409 с. С. 120-123.