Главная страница.

Игорь Ильин РУССКАЯ НРАВСТВЕННОСТЬ КАК СОВОКУПНОСТЬ СОЦИАЛЬНЫХ РИТУАЛОВ: ДОБРОТА И МИЛОСЕРДИЕ

Начнем с того, что главной или основной чертой русской нравственности для нас будет являться милосердие. Можно привести множество примеров, подтверждающих сказанное. Известно, как доброта, милосердие русского человека проявляло себя в годы военных испытаний, по отношению к раненным и пленным солдатам вражеских армий. Уменьшительные имена, выражающие чувства нежности, особенно распространенны среди русских. Доброту, великую жертвенность среди русских можно увидеть, обращаясь к поведению русских женщин, к тому, как они ведут себя в отношении своих возлюбленных. Русским женщинам свойственно утверждать возвышенный характер любви, что замечательно воспето нашими классиками в их лучших произведениях.
Милосердие, в свою очередь, предполагает склонность или сознательную направленность на взаимоотношения полюбовные или доверительные, что уже вызывает неприятие договорных или подконтрольных формальных взаимоотношений между людьми. Неприятие формализма есть следующие качество русского менталитета. Нашу нелюбовь к формализму можно заметить уже просто по тому, как мы общаемся. Русский склонен к тому, чтобы сочувствовать, сострадать, сопереживать в непосредственном общении с человеком. Н.Лосский так пишет об этом: «К числу особенно ценных свойств русского народа принадлежит чуткое восприятие чужих душевных состояний. Отсюда получается живое общение даже и малознакомых людей друг с другом […]. Потому среди русских легко завязываются знакомства» [1, С. 258]. Замечая эмоциональность русского человека, его чувствительное мягкое сердце Иван Ильин заметил, что русский «Никогда не довольствуется строгим, сдержанным деловым общением. Он постоянно стремится самому себе или кому-нибудь раскрыть свою душу, он хочет интимности, доверия и теплых отношений, преодоления условностей, обмена мыслями о важнейшем в собственной жизни и в белом свете. Ему по сердцу, если ему это удается без труда, а если же нет, то он со своим гостем прибегает к помощи пинты алкоголя» [2, С. 400].
Было бы благодушием не заметить, что неприятие формализма в общении имеет обратную, негативную сторону, которая характеризуется как хамство, бестактное поведение пусть последнее выражается и в добрых, казалось бы, целях. Люди стараются заглянуть друг другу в душу и, взгляд этот не всегда бывает доброжелательным. Нудное взаимоосуждение в таком обществе процветает. Быть ноуменально свободным или быть господином внутри самого себя в таком обществе достаточно сложно. Конечно, улыбки, вежливость и услужливость в западных обществах часто бывают, лицемерны и неискренни, но лучше искусственная вежливость, чем идущее от души хамство. Формализм в общении позволяет людям сохранять между собой дистанцию, которая защищает от всяких бесцеремонных вторжений в их души и личную жизнь. Подлинные мысли и чувства скрываются, потому естественно в таком обществе люди терпимы в своих взаимоотношениях. Всякое резкое откровение в адрес другого будет означать мою открытость, разрушение, снятие той границы, которую люди перед собой держат, чтобы чувствовать себя свободными от воли и настроения других людей. В основе такого поведения лежит определенный эгоизм, но формализм необходим и в деле формирования воспитания и в этом заключается еще одна положительная его сторона. Воспитанный человек ведет себя сдержанно, а значит формально. Негативная сторона формализма в общении заключается в том, что это приводит к равнодушию к судьбе ближнего, дефиците личного непосредственного общения, то есть разговора по душам.
Сказанное не означает, что, попав, например, в американское общество Вы почувствуете себя в окружении чопорных и замкнутых людей. Напротив, обращение будет вежливым и приветливым, но не стихийным, а согласно существующим правилам. Собственно правило единственное – неприкосновенность моей личной жизни, моих личных интересов. Попросите в долг немного денег и получите вежливый отказ. Одалживаться у других оценивается как скверная привычка пусть даже и в мелочах. Вот, что пишет об этом А.А. Зиновьев, который прожил на Западе, в Германии более пятнадцати лет. «Западное общество является по сути своей расчетливо-прагматичным. Моральное поведение тут является поверхностным и показным. Если же дело касается жизненно важных поступков и решений, если следование принципам морали препятствует достижению важных целей и успеху и тем более грозит серьезными неприятностями и потерями, то западные люди без колебаний забывают о моральном аспекте поведения и поступают в соответствии с правилами практического и эгоистического расчета. Западные люди моральны в мелочах, без риска, с комфортом и расчетом на то, что это видно. И это их качество (очень важная для нас оговорка! – И.И.) не есть аморальность. Оно вполне укладывается в рамки морали в том виде, как ее представляют себе эти люди» [3, С. 313].
Современные социологи и политологи, сравнивая Восток и Запад по иерархии существующих ценностей, главными ступенями которых являются личность, общество и государство обоснованно говорят о существующем в таком случае фундаментальном отличии. Если в иерархии западной культуры и цивилизации на первом месте стоит человек и его личные интересы и уже дальше идет общество и государство, то в совершенно обратном направлении выстраиваются такие ценности на Востоке, в частности, в России.
Милосердие, по определению, в той или иной степени предполагает отказ от личного благополучия ради благополучия другого. Потому естественно в таком обществе складывается примат общего над личным. Конечно, каждый нормальный человек признает себя в качестве индивида и в качестве члена себе подобных. Но пропорции такого сознания у различных народов выдвигают как доминанту в названной паре или «Я» или «Мы». В России, по названной причине, такой доминантой является «Мы». Реальным выражением такой этической установки как примат общего над личным стал общинный уклад во многих аспектах жизнедеятельности русского общества. В экономической хозяйственной сфере такое положение вещей было замечательно выражено в русской крестьянской общине. Несмотря на все меры, предпринятые Столыпиным община сохранила свое главенствующее положение в крестьянском землепользовании. Общинный уклад нашей жизни не исчез до сегодняшнего дня. Если вспомнить советский период, то, например, рабочее место на заводе было для человека не только местом где он зарабатывал деньги. Это было место, которое давало ему возможность благоустроить свою жизнь во многих личных делах, проблемах и таким образом, его личная жизнь оказывалась вовлеченной в дело общественное. И сегодня на передовых предприятиях такая поддержка, ее дух не забыты. По мере возможности люди продолжают получать, работая не только деньги, но и помощь, касающуюся их личной семейной жизни: отдых в хороших санаториях, устройство детей в детские сады и престижные школы и т.д.
Доминирование в русском типе нравственности такой этической нормы как милосердие, в отличие от справедливости, плохо укладывается с расчетливым, прагматичным, целесообразным поведением, что хорошо выражено в православных канонах, в частности, в учении о спасении. Человек освобождается от грехов, чтобы спастись – такой принцип в православии отрицается напрочь. Очищение от грехов в русском православии самоценно. Человек очищается от греха не ради получения вечной блаженной жизни, но опять-таки ради бескорыстной любви к другому, которым в данном случае выступает Бог. Обожествление, культивирование в западных странах принципа внешней целесообразности и отсюда всего, что служит средством, претит духовности русского типа. На Западе путь к достижению какого-либо результата должен быть максимально облагорожен, как и сам результат.
Отрицание принципа внешней целесообразности позволяет объяснить особенность существующего в России социального времени. Если в западной культуре это время настоящего, то в русской это время будущего.
В мире западной культуры принцип внешней целесообразности придает всякой вещи, выступающей как средство священное культовое значение. Вещь осознается как средство, но в то же время к ней относятся как к чему-то более значимому. Такое понимание заставляет останавливаться человека на своих земных делах как имеющих непосредственное значение к высшему идеальному началу. Идеал не оказывается внеположенным вовсе по отношению к конкретным несовершенным вещам, несовершенным земным условиям, существующими в настоящем сегодняшнем дне. Отсюда складывается стремление к окончательному оформлению или постоянному совершенствованию несовершенного, схваченность настоящим или трепетным отношением к сегодняшнему дню, поскольку в нем уже дано, то, что является носителем совершенного. Уже в России в глубинных смыслах ее бытия лежит скептическое отношение к тому, что выступает как средство, что просто несовершенно. Самая жизнь для русского человека не имеет такого ценного значения как на Западе. Русские пренебрежительно относятся к условиям своего быта, к своему физическому здоровью. Десять или пятнадцать лет жизни для русского человека это ничто. Ценится по настоящему только идеал, который всегда остается в совершенном будущем.
Итак, решительное возвышение милосердия над справедливостью и отсюда примат общего над личным, неприятие формализма и рационального подхода к делу, отрицание принципа внешней целесообразности – качества, которые выделяют русских как особую этническую группу. Подчеркну, что основанием и производящим началом всех перечисленных признаков является именно милосердие.

Литература.
1. Лосский, Н.О. Характер русского народа [Текст] / Н.О.Лосский // Лосский Н.О. Условия абсолютного добра: Основы этики. – М., 1991.
2. Ильин, И.А. Сущность и своеобразие русской культуры [Текст] / И.А. Ильин // Ильин, И.А. Сочинения: в 10 т. Т.6. кн.2. – М., 1996.
3. Зиновьев, А.А. Запад [Текст] /А.А. Зиновьев. – М., 2003.

Ильин И. С. Русская нравственность как совокупность социальных ритуалов: доброта и милосердие/ Бренное и вечное: социальные ритуалы в мифологизированном простран-стве современного мира: Материалы Всерос. науч. конф. 21-22 октября 2008 г. / редкол. А. П. Донченко, А. А. Кузьмин, А. Г. Некита, С. А. Маленко ; предисл. А.Г. Некита, С.А. Маленко ; НовГУ им. Ярослава Мудрого. – Вели-кий Новгород, 2008. – 409 с. С. 126-129.