| В начало |
|
Ирина Кребель ЯЗЫКОВЫЕ СТРАТЕГИИ ФОРМИРОВАНИЯ ТЕЛА НАЦИОНАЛЬНОЙ МЫСЛИ: МИФОЛОГИЯ И ИДЕОЛОГИЯ В ЭСТЕТИКЕ СЕРЕБРЯНОГО ВЕКА
Поэт, мыслитель, художник «проживает жизнь как одно из самых важных своих произведений» [1, С. 150]. В то же время поэтически обнаруженная глубина слова, языковой субстанции при идеологическом внимании легко переводится в режим готового смысла, догмы. Слово сворачивает свою энергийную пластику, погружает ее, как улитка, в раковину. Ритуал социализации личностного языка мысли осуществляется за счет механизмов рационализации, т.е. через подведение приватного опыта мысли под платформу общих категорий. Общественный порядок имеет дело с ороговелыми раковинами смыслов, предметных значений слов, предугадывающих логику действия, четкость позиций. Предугадываемость смысла и действия расценивается большинством в качестве «социально адекватной», «социально вменяемой» позиции, которая приветствуется в плане общественного бытия. Общество, ориентированное на усредненное понимание, поставляет готовые языки, канализирующие социальные смыслы – язык фрейдизма, марксизма, политэкономии, рыночных отношений, капитализма и пр. – формализуя общественную ментальность и принуждая к определенным, социально выгодным стратегиям действий, поведения. Мыслитель, освобождая энергию смысла и вызывая слово из его вербального камуфляжа, нарушает социальное равновесие. Мыслитель – подрывник-камикадзе «общего места», «принятой точки зрения» (взрывая-взрывается); таким образом себя заявляет эстетика мысли Серебряного века. Серебряный век – время, уплотненное текстом, автор которого не столько литератор, профессиональный мыслитель, сколько – художник, подвергающий одновременной рефлексии свое дело, будь то музыка, живопись, танец, поэзия и, собственно, философия. Феномен письма – один из наиболее значимых феноменов этого времени; складывается впечатление, что и само время укладывается в страсть фиксации, письма. Русский Серебряный век – философы, художники, поэты, музыканты – мыслители, обнаруживающие мысль эстетически, через первоначальное значение эстетики (где Homo aestheticus – «человек, чувственно реагирующий на реальность»). Мыслитель дает слово времени, замыкает время словом, освобождает в себе художника. Эстетика мысли Серебряного века мифологична и пойэтична (от pojeticus – «творческое делание»), где миф есть пойэтический процесс воплощения мысли в слово, благодаря чему стихия языка проявляет себя в качестве космоса – порядка, в котором означаемое неразрывно с означаемым, и такая связь обнаруживает логику участия, погружения в процесс мысли, со-причастности ей и со-ответсвия, со-бытийности. Мысль – живое отношение к родному языку. Впоследствии мысль, про-из-несенная русским словом, оказалась либо вывезенной в эмиграцию, либо погруженной в идеологическое подполье, но не была окончательно прервана (пример тому – возобновление традиции в мысли И. Бродского, причастность ей). Эстетика мысли Серебряного века сообщает следующие силовые поля тем: – провозглашается эстетика понимания, которой обосновывается то, что понимание невозможно без опыта вживания, вчувствования, – мысль разворачивает себя в единстве действия, места, слова, заявляет о себе как эстетическая мифопоэтика, – провозглашается чувство языка, через которое сам язык, слово, разворачивает тематику и выводит к тем уровням, которые не предполагались в начале письма. Язык и мысль не разводятся, автор расценивается в качестве медиума мысли-языка (М. Цветаева), – наблюдается рекультивация наследия античности, осуществленная в эстетическом единстве слова, веры, понимания подлинности вещи и ее значения, – дает себя распознать новая для России стилистика мысли, отличная от стилистики изложения философских программ минувших столетий. Это отказ от авторитетности готовой точки зрения, от морального сюжета, от идеологической ангажированности позиций, от «общих мест», – имеет место мысль парадоксами, за счет чего производится очищение от смыслового балласта слова, а слово приобретает статус прагмемы, где смысл слит с действием, – тематизируется подлинность жизни и подлинность смысла, – проводится отказ от чистой метафизики, вызывающей разрыв между миром земным и миром небесным, демонстрация того, что метафизика требует телесности, Дух сопряжен с плотью (П. Струве, Н. Бердяев) – осуществляется как отказ от абстрактности истины и мысли о ней, так и понимание культуры в качестве действия, работы, опыта (В. Хлебников, Б. Пастернак, В. Шкловский, А. Белый), – выводится манифест космологии слова, актуализации подробностей жизни, конкретности ситуации, органики быта, пола (О. Мандельштам, В. Розанов), – реанимируется единение христианской архаики и язычества, с включением в поле мысли национально-этнических ритуалов Египта, Сирии, Вавилона, Дальнего Востока России, Сибири (В. Хлебников, В. Иванов, В. Розанов, Л. Шестов), – христианство раскрывается через мистерию личности, заявляет о себе как сверхфилософия и сверхэстетика, определенная не образом/догмой, но деланием и демонстрацией (Б. Пастернак), – разворачивается понимание православия через опыт теософии, антропософии, герметизма (В. Соловьев, А. Белый), – проводится актуализация иной рациональности в отношении к общепринятой (В. Иванов, А. Белый), – предъявляется опыт адогматического мышления (Л. Шестов), – заявляет себя геометрическая нелинейность мышления; текст раскрывается как ландшафт мысли (А. Белый), – путешествие принимается как прием мысли, из рефлексии пути складывается геометрия события мысли (Н. Гумилев, А. Белый, М. Волошин). Мыслитель-художник-поэт, отстраняя себя от тиражного смыслового клише, сталкивается с тем, что И. Бродским задается как «материя времени», которая идеологически нейтральна, как и сама субстанция жизни. Очевидность нейтральности жизненных импульсов достигается особой оптикой, которая возможна при пластичной органике тела. Телесную пластику сообщает чувствительность к пластике языка – язык трансформирует телесность. Пойэтичность слова вызывает изумление, шок от того, каков «мир» вне идеологической схемы. Опыт переживания шока раздвигает горизонты суженных значений, нарушая общепринятый порядок понимания. Шок провоцирует эстетику мысли, вынимает из ороговелой оболочки знака искренность и наивность смысла. Расплавленное слово приобретает статус мифологемы, вовлеченной в космос мысли. Мысль Серебряного века – маргинальна. Мыслитель, фиксирующий время, не воспринимаем толпой, потому не подвергнут опошлению искренности своих интуиций. Идеология генерирует тип человека – мещанина и, как уточняет В. Набоков, обывателя и пошляка – «мещанин – это взрослый человек с практическим умом, корыстными общепринятыми интересами и низменными идеалами своего времени и своей среды […] Обыватель и мещанин в какой-то степени синонимы: в обывателе удручает не только его повсеместность, сколько сама вульгарность некоторых его представлений» [2, С. 384]. Мещанство как способ миропереживания не предусмотрено образом жизни первобытного космоса, он возникает на определенной ступени развития цивилизации, «когда вековые традиции превратились в зловонную кучу мусора, которая начала разлагаться» [2, С. 385]. Обыватель – продукт государственной машины, присваивающей личностные смыслы, фрагментирующей их целостность и доводящей их до образа смысловых клише, расхожих фраз, избитых риторических жестов. Ритуал перевода слова-мифа в режим идеологии проводится такими механизмами, как социальная значимость включенной в тело мифа позиции, усечение смысловой целостности, рафинированность одного из коннотативных значений от других и приемлемость его к социально-историческим обстоятельствам. Тотальность идеологического стандарта привносит фальшивость в звучание живого слова, блокирует непосредственность мысли. Общественность, государственность, принятые как метафоры доступного смысла, фиксируют комфорт как естественное состояние человека, снимают необходимость испытывать живое напряжение, устраняют потребность в свободе мысли. В то же время расплавленная материя слова, слово-миф мыслителя некомфортны, провоцируют отказ от готового мнения, общего места. В этом отношении освобожденная мысль ранит, доставляет неудобство, причиняет боль, вызывает шок. Мысль, свободная от готовой мировоззренческой платформы, вызывает растерянность и потерю устойчивой смысловой точки сборки, «точки зрения». Но, как повторяет И. Бродский, вовлекая в свои высказывания позиции Пушкина, Ахматовой, «поэт и тиран друг с другом связаны. Их объединяет, в частности, идея культурного центра, в котором оба они представительствуют», т.е. общество, плоскость идеологии как социальное тело формализованной мысли, нуждаются в наличии свободной мысли, и свободной от расхожих стандартов поведения позиции мыслителя-поэта-художника. Мыслитель трансформирует социальную телесность, часто не напрямую, и не столько манифестарным призывом и риторическим жестом, сколько косвенно – словом, доводящим до абсурда общепринятые клише – «поэт изменяет общество косвенным образом. Он изменяет его язык, дикцию, он влияет на степень самосознания общества» [1, С. 106]. В этом отношении поэт (поэт как мыслитель) – обязан только мысли и несет перед словом, языком ответственность, вне идеологической, общественной касательной: «поэт – слуга языка. Он и слуга языка, и хранитель его, и двигатель. И когда сделанное поэтом принимается людьми, то и получается, что они, в итоге, говорят на языке поэта, а не государства» [1, С. 106-107]. Пробуждение языка мысли пойэтическим жестом, принятие слова в качестве мифа, прагмемы, освобождение его от устоявшихся смысловых стандартов – ведущая установка мысли Серебряного века. Следует подчеркнуть, что из наличия такого опыта мысли впоследствии формируются такие смыслозадающие конструкции, как «национальная идея», «национальный дух», «национальный космос», в плане русского языка и культуры – «русская идея», формирующие самополагание нации, ее сущностную биографию. Литература. 1. Волков, С. Диалоги с Иосифом Бродским [Текст] / С. Волков. – М., 1998. 2. Набоков, В. Пошляки и пошлость [Текст] / В. Набоков // Набоков В. Лекции по русской литературе. – М., 1996. Кребель И. А. Языковые стратегии формирования тела национальной мысли: мифология и идеология в эстетике Серебряного века/ Бренное и вечное: социальные ритуалы в мифологизированном простран-стве современного мира: Материалы Всерос. науч. конф. 21-22 октября 2008 г. / редкол. А. П. Донченко, А. А. Кузьмин, А. Г. Некита, С. А. Маленко ; предисл. А.Г. Некита, С.А. Маленко ; НовГУ им. Ярослава Мудрого. – Вели-кий Новгород, 2008. – 409 с. С. 130-146. |
