В начало
Ольга Смазнова РОЛЬ РИТУАЛА В ПРОЦЕССЕ МИФИЗАЦИИ ПОВСЕДНЕВНОСТИ

Ритуал – ценностно-смысловое явление. Рассуждения об утилитарном значении ритуалов, о полезности или, напротив, преднамеренной бесполезности ритуала могут привести только к единственно возможному выводу: ритуалы могут быть явно ориентированы на достижение конкретной цели, но могут и не заключать в себе замысла о решении практической задачи. Так, например, магические ритуалы несут утилитарную нагрузку, выстраиваясь в умах своих приверженцев по обычной праксеологической схеме «задача – действие – результат». Ритуал здесь и есть само действие, приносящее результат. В противоположность этому современные гражданские ритуалы (например, ритуал бракосочетания, «гражданской панихиды» и другие) из этой схемы выпадают: их практическая цель располагается вне ритуала, то есть он не является обязательным, необходимым или единственным способом её достижения и выступает дополнением прозаически-бюрократического акта регистрации брака или смерти. Но и утилитарные, и «бесполезные» ритуалы всё же принадлежат к явлениям одного порядка; в них есть качество ритуальности, они являются продуктом ритуализации. Природа этого феномена как раз и вызывает вопросы.
Что добраться до сущности ритуала, следует отвлечься от рассуждений об утилитарности и обратиться к смысловому измерению любых ритуальных действий. Или, другими словами, важно попытаться мысленно сконструировать «идеальный ритуал» (понятие, которое следует воспринимать в одном ряду с такими конструктами, как «идеальный маятник», «идеальный газ» или «идеальные типы» веберовской социологии, служащие предметами научного и философского способа изучения действительности). Иначе говоря, прибегнув к традиционному философскому академизму в речи, мы должны завить о необходимости раскрыть «идею» ритуала, причастность к которой только и делает действие ритуалом.
Магический ритуал оказывается действенным ровно в той степени, в какой присутствует вера в его действенность. Поэтому ближайшая, первичная задача участников ритуала – подкрепление веры в этот ритуал, достижение особого умонастроения уверенности в его осмысленности. Современный гражданский ритуал, не содержащий утилитарного назначения и исполняемый людьми далеко не мистически настроенными, тем не менее, также соблюдается и почитается в той мере, в какой сами же ритуальные действия вызывают в их представлении образ «абстрактно-нужного», «так-принятого». То есть наиболее важная, сущностная функция ритуала – самоподдержание, обеспечение непоколебимости «ритуального настроя». Поэтому, на первый взгляд, ритуал кажется как будто замкнутым в себе, не содержащим выходов на удобные для дескрипции и анализа замыслы, смыслы и цели. Мы неизбежно будем возвращаться к тавтологии: сущность ритуала в том, чтобы восприниматься как ритуал, то есть в том, чтобы воспроизводить «ощущение ритуальности».
Но всё же, попытавшись вскрыть корни этого переживания «ритуальности», мы придём к следующему. Самоценность и привлекательность «ощущения ритуальности» состоит в особом качестве происходящих с индивидом событий. Ритуал возникает там, где предпринято культивирование события, где из события «делается культ», где оно благоговейно проживается, т.е. возводится в церемониал (от лат. «caerimonia» благоговение). Событие как будто взращивается, заботливо поддерживается, сосредоточенно дегустируется, – наконец, начинает ощущаться как нечто большее, чем просто набор действий, – а именно как наделённое мироохватным и экзистенциальным смыслом Событие – Со-бытиé мира и человека, Со-бытиé мирового смысла и смысла этой конкретной человеческой жизни, приобщённой к некой грандиозной мистерии.
То есть ритуал нацелен на создание мистического самоощущения у людей, в нём участвующих. В мистическом переживании себя, своих действий и повседневных явлений индивид обретает высокую иллюзию собственного значения, всемерного достоинства или «оправданности». Иногда это ощущение не остается бессловесным, получая сказовое обрамление – мифологию; не случайно слова «миф» и «мистерия» имеют общее происхождение [2, С. 168]. Религиозные ритуалы всегда сопровождаются напоминанием о том, к какому мировому действу их рядовой участник приобщён, в какое Событие вовлекается, какому мировому делу служит. Таким образом, религиозные ритуалы можно считать наиболее полным воплощением идеи ритуала, его чистейшим типом: в них подчёркнут и доведён до абсолютной прозрачности феномен переживания-обретения смысла благодаря вовлечённости человека в мировую данность Со-бытия, разъясняемого в развитой мифологии.
Но не только религиозные ритуалы являются культивируемыми актами смыслосозидания. Во всех ритуализованных действиях в той или иной степени присутствует этот сущностный элемент, при том, что их мифология, то есть иносказание-пояснение, может быть сильно редуцирована или может вообще отсутствовать. Так, вполне светский церемониал приёма главы иностранного государства во время официального визита, несмотря на иногда существенные различия норм протокола, явно нацелен на создание атмосферы «вершения судеб», причём не только и не столько вокруг, сколько внутри творимого события. Высшие должностные лица, включённые в акт культивирования вполне рядового и совершенно не сакрального события межгосударственного диалога, должны возвысить себя в своём собственном самоощущении до статуса и ответственности богоравных героев или «просто» творцов всемирной истории. В этом – задача ритуальных усложнений, помогающих разглядеть в жизни индивида бóльшую значимость и значительность, чем это дано на поверхности явлений. Ритуальность, следовательно, служит действенной практикой осмысления, то есть собственно очеловечения, всякого индивидуального существования.
В современных обществах наблюдается процесс диффузии ритуальности в повседневную жизнь. Ритуализация поглощает всё больше и больше рядовых событий рядовых обывателей. Ритуал перестал сопровождаться развитой мифологией, перестал быть исполнением записанного в Священном Писании или переданного в устной традиции мистериального сценария. Но это означает лишь то, что теперь сам обыватель может выступать мифологом, сценаристом и толкователем События своей жизни. На первый взгляд, этот процесс «низведения» ритуала до личного дела каждого, профанация ритуала, кажется его уничтожением. На самом же деле, поскольку идеей ритуала является взращивание индивидуальных или коллективных переживаний смыслового величия, следует, скорее, сделать вывод о том, что именно современная эпоха является временем расцвета ритуальности. Современные ритуалы повседневности («бытовые ритуалы») в своём мировоззренческом значении успешно конкурируют с элитарной, немногим доступной практикой философствования и довольно уязвимыми теперь, в рационализирующемся мире, практиками религиозного действа. Впрочем, непроницаемых границ между ритуалами повседневности и традиционными религиозными ритуалами никогда не существовало. Религиозные ритуалы часто – по крайней мере, на протяжении тысячелетий человеческой истории, – оформляли и организовывали собой повседневность, также, в свою очередь, вмещая в себя сильнейший элемент жизненного философствования, выступая организационным обрамлением индивидуального смыслосозидания. Ритуалы повседневности, независимо от того, связаны или они преемственностью с религиозными культами или выступают продуктом светской культуры, обеспечивают умонастроение сосредоточенности, отрешённости, понимания, проницательности, приобщения и благоговения перед данностями жизни, то есть организуют пространство своего рода экзистенциальной философичности в быту. Характерными примерами повседневных ритуалов являются «чайная церемония» в традиционных культурах Китая и Японии и более близкий нам аналог – ритуал «чаепития», сложившийся в купеческой культуре России XIX века и укрепившийся в быту средних городских слоёв, для которых «посидеть за самоваром» означало нечто выходящее за рамки простого жизненного акта.
Эпоха постмодерна стала временем тотальной ритуализации повседневности. Истоки этого движения возникли в художественных и околохудожественных кругах конца XIX века, его массовые плоды мы пожинаем с конца века XX. Сдвиги в искусстве породили изменение общераспространённых способов освоения и осмысления действительности. «Живопись после Малевича можно назвать открытой живописью, – отмечал представитель советского авангарда Виктор Пивоваров. – […] Открытая живопись – это когда в самой картине ничего нет, так, ерунда и чушь. Но есть, однако, что-то такое, что делает необычайно активным поле между картиной и зрителем. […] Моранди, рисуя всю жизнь какие-то бутылки и коробочки, сумел сказать большую правду о человеческой душе. Его способ познания действительности можно назвать мифологическим. Бутылки Моранди – это мифологические персонажи, которое живут интенсивной внутренней жизнью в его картинах» [3, С. 22]. Подчёркнуто снисходя до «ерунды» и «чуши» (предтечами этого были, как известно, дадаисты конца XIX столетия), искусство XX века постепенно приучило зрителя – причём зрителя массового – повсеместно отыскивать смысловую провокацию. В напряжённом поле между картиной (как событием) и зрителем создаётся-прочитывается мифология – намёк на его, зрителя, жизнь. Воспитав мистериальное ощущение жизни (иногда очень интенсивное, иногда слабое – в зависимости от индивидуальной серьёзности зрителя и художника), искусство на протяжении XX столетия превратило обывателя – в участника мифической драмы, приобщённого отныне каждым своим действием, каждым повседневным актом пусть не к мистерии, но уж точно к глубокому художественному замыслу. Быт оказался возведённым в ритуал [1, С. 372]:
Поднимет ли Толик на стройке кирпич,
пробьёт ли в трамвае билетик,
застольный ли продекламирует спич,
в суде ль за деянье ответит,
[…]
закончит ли пить дорогое питьё
иль сдаст по дешёвке посуду,
с женой разведётся ли, бросив дитё,
умрёт ли от спазма сосуда, –
ну всё, что ни сделает постмодернист,
и в том-то и кроется фокус:
не просто его неуклюжая жисть
а – АКЦИЯ или ПЕРФОРМАНС!
Таким образом, человек постмодерна – всецело ритуализировавшее свою жизнь существо, воспринимающее повседневность мифически, двуслойно: за обычными действиями просматривается знамение – указание на некий судьбоносный замысел. Качество этого самоизобретённого «замысла» может быть сомнительным, но одно не вызывает сомнений: «превращение быта в культ» является одним из наиболее заметных феноменов мифотворчества в обществах современного типа.

Литература.
1. Воловик, А. Из жизни поэтов. Толик-постмодернист [Текст] / Александр Воловик // Вопросы литературы. – 2001.– №4 (Июль - Август).
2. Калер, Э. Избранное: Выход из лабиринта [Текст] / Эрих Калер ; пер. с англ. В.И.Матузова. – М. : Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2008.
3. Пивоваров, В. Я есть прямоугольник, который стремится стать кругом [Текст] / Виктор Пивоваров // Искусство. – 1990. – №1.


Смазнова О. Ф. Роль ритуала в процессе мифизации повседневности/ Бренное и вечное: социальные ритуалы в мифологизированном пространстве современного мира: Материалы Всерос. науч. конф. 21-22 октября 2008 г. / редкол. А. П. Донченко, А. А. Кузьмин, А. Г. Некита, С. А. Маленко ; предисл. А.Г. Некита, С.А. Маленко ; НовГУ им. Ярослава Мудрого. – Великий Новгород, 2008. – 409 с. С. 299-302.

Hosted by uCoz