Главная страница.

Василий Смирнов СОСТОЯНИЕ ПОСТСОВЕТСКОЙ ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ СФЕРЫ В РОССИИ

Существует мнение, что после краха марксизма в нашем обществе идет процесс становления новой идеологии, либеральной по существу. Такой взгляд является крайне упрощенным, и, кроме того, он сам идеологичен. Была ли советская идеологическая сфера марксисткой? Само собой, нас приучили к мнению, что в жизнь в СССР строилась по канонам марксизма. Это – глубочайшее заблуждение. Функционирование крупных социальных систем никогда не может точно соответствовать идеологическим моделями и предсказаниям. Тем более, моделям, построенным за несколько десятков лет до появления реального коммунистического общества. Например, возьмем в качестве образца хозяйственную сферу западных стран. Либеральная идеология давно уже вдалбливает мысль, что экономика на Западе является рыночной, т.е. такой, где цена регулируется исключительно спросом и предложением. Однако в реальной жизни цена на продукцию может регулироваться не только спросом и предложением, но и другими не менее значимыми факторами: различными постановлениями правительства, антидемпинговыми законами, сговором самих производителей между собой, установлением определенных квот и т.д. Иными словами, существует громадная разница между написанным в учебнике и реальной жизнью, между идеологией и практикой. Поэтому экономика Запада является рыночной только в теории, так же как и сфера государственности, характеризуемая как «демократия». Ценность идеологии не в том, что она точно описывает реальность, а в том, что она мобилизует сознание населения на нужные с ее точки зрения действия. Так, считая свою экономику «свободной», а государство демократическим, западный обыватель испытывает гордость за собственную социальную систему и будет готов ее защищать, если возникнет такая необходимость. В этом и заключается основная функция идеологии. Поэтому марксизм в СССР был способом мобилизации масс, средством управления их действиями, а не реальным отражением состояния социальной сферы. Само же общество никогда не было марксистским. То есть реальный советский социум зримо отличался от того, который считается в теоретическом марксизме «коммунистическим» обществом. Более того, хотя марксизм и занимал доминирующее положение в идеологической сфере Советского Союза, последняя им не исчерпывалась. Так, уже в 1970-е гг. получили широкое распространение различные антисоветские и антикоммунистические идеи. Началось проникновение западных ценностей. Значительная часть населения была недовольна советским строем на бытовом уровне, что дало почву для утверждения в массовом сознании религиозных, националистических и даже анархических (отрицание власти и государства) идей. Если в 1930-1950-е гг. советское общество было идеологически монолитным, то в 1970-1980-е гг. существенные расхождения между жизнью и идеологической картиной «коммунистического рая» подорвали эту монолитность, уступив дорогу другим идейным доктринам. Идеологическая сфера позднего Советского Союза представляла собой самую настоящую кашу из идей социал-демократии, коммунизма, антикоммунизма, антисоветизма, национализма и др. Поэтому наивно думать, что развенчание марксизма могло привести к упорядочиванию ситуации в идеологической сфере. После краха советской социальной организации, идейный хаос еще более усилился.
Однако может возникнуть вопрос. А именно: почему либерализм не смог утвердиться вместо марксизма в качестве господствующей идеологии? Основная причина заключается в следующем. К концу 1980-х гг. усилилось неприятие советского строя на бытовом уровне, что было связано с ухудшением жизненного уровня. Это еще не было антикоммунизмом в его концептуализированном оформлении. Недовольство советской системой носило, скорее, житейский характер. Более того, населения питало неприязнь не ко всему коммунистическому строю, а к его отдельным порокам и недостаткам. Таким недостаткам, как чрезмерные привилегии номенклатуры, дефицит потребительских товаров, запрет на выезд за границу и т.д. Другие же достижения коммунистического строя, такие, как бесплатное образование и медицина, бесплатное жилье и прочие социальные гарантии, ценились населением высоко, и оно вряд ли хотело от них отказаться. Однако недовольство отдельными чертами советского строя было умело использовано его непримиримыми противниками (которых, подчеркну, было меньшинство) для манипуляции общественными настроениями. И население, само того не ведая, якобы выступая против отдельных пороков коммунизма, сознательно пошло на разрушение этого строя. При этом вместе с уничтожением пороков коммунизма были уничтожены и его достоинства. И как результат, новая социальная организация, утвердившаяся на территории постсоветской России, имела гораздо меньше достоинств, и в значительной степени больше недостатков, чем прежняя коммунистическая. Таким образом, одобрение населением в определенный исторический период антикоммунистических действий элиты еще не есть доказательство и гарантия его либеральных установок.
Можно взять на себя смелость утверждать, что исследователь, который даст целостное и объективное описание идеологической сферы России, совершит великое научное открытие. Однако даже если предположить, что какой-нибудь индивид возьмет на себя титанический труд по проведению подобного исследования своими силами, он неизбежно столкнется с целым рядом затруднений. Во-первых, это сбор фактов. Например, есть мнение, что ряд высших чиновников Кремля времен Перестройки были «агентами влияния» иностранных государств. Можно ли целостно изучать эпоху, не учитывая эти факты? А факты эти являются лишь достоянием разведывательных структур, без надежды когда-либо получить к ним доступ. Так, например, информация о переговорах высокопоставленных лиц фашисткой Германии и руководителей Англии во время Второй мировой войны (так называемое «дело Гесса») англичанами полностью засекречена. Вряд ли в нашей стране в этом вопросе существует большая открытость по сравнению с Англией. Во-вторых, исследователь постсоветских трансформаций не должен быть идеологически ангажированным. Идеология имеет свойство навязывать мышлению индивида определенную «карту действительности», благодаря чему происходит бессознательная селекция изучаемого материала. Например, такой исследователь видит одно, и упорно не «хочет» замечать другое, несущественное с точки зрения его идеологических схем. Так, если коммунисты зациклены на всякого рода «теориях заговора», «роли мирового сионизма и империализма», «предательстве национальной буржуазии», то либералы, напротив, сосредоточат свое внимание на «тоталитарной сущности» СССР, отсутствии в нем свобод, и т.д. Научное исследование всегда должно базироваться на использовании всей полноты фактов. Идеологическое же исследование выявляет только какую-то одну сторону явления, причем с соблазном дать ему нормативную оценку (что в науке полностью исключается). Например, существует три вида утверждений. Первое. «Советская история – это непрекращающаяся череда бед и страданий народа, семидесятилетнее рабство». Второе. «Советская история – это пример подлинной свободы населения, и период постоянного улучшения его благосостоянии». Третье. «Советская история, как и история любой страны, сочетала в себе как периоды великих достижений, так и времена огромных трудностей и для народа». Первые два утверждения (одно положительное, другое отрицательное) носят ярко выраженную идеологическую окраску. Во-первых, из-за оценки событий с позиции «хорошо» или «плохо»; во-вторых, из-за того, что вся советская эпоха оценивается только под одним углом зрения. Научная ценность этих утверждений равна нулю. Идеологическая же ценность (равно как и практическая) может быть огромной. Так первый вид утверждений помог антисоветской элите создать концепцию не легитимности советского строя и захватить власть. Второй вид утверждений относительно советского строя (часто используемый раньше в агитпропе) особо никого не вдохновляет, главным образом потому, что по своим материальным и интеллектуальным ресурсам антикоммунистическая идеология в России в разы превосходит коммунистическую идеологию. И третий вид утверждений идеологически нейтрален. Однако это еще не означает его научности. Если третье утверждение соответствует правилам построения научных суждений, не противоречит логике, тогда следует признать его научность. Это уже путь к истине.
Наконец, если гипотетический исследователь соберет все нужные и засекреченные факты, при этом окажется идеологически неангажированным, и напишет эпохальное исследование постсоветской идеологической сферы, то и здесь его ожидают трудности. Эти трудности связаны с отсутствием заинтересованности в научном понимании советской и постсоветской истории как со стороны элиты, так и со стороны оппозиции. С элитой все понятно, однако такой потребности нет и у оппозиции. Это имеет вполне конкретное и понятное объяснение. Мышление подавляющего большинства населения является идеологическим. Идеологическое мышление – это отражение фактов социального бытия не благодаря объективно познанной реальности, а исходя их априори сконструированных идеологических схем. Иными словами, идеологии формируют такое мышление, которое заставляет индивида не самому познавать мир, а пропускать в свое сознание уже заранее готовые и созданные «образы мира». В обществе очень мало людей, кто обладает соответствующим понятийным и научным аппаратом для восприятия научных исследований социальной реальности. Поэтому оппозиция для привлечения населения вынуждена прибегать к идеологическим штампам, а не к науке. При этом я не впадаю в солипсизм, и не заявляю, что познание постсоветского общества невозможно. Оно возможно при решении вышеозначенных проблем. Однако у такого познания не будет конечных потребителей, кроме очень узкого круга специалистов.

Смирнов В. А. Состояние постсоветской идеологической сферы в России/ Бренное и вечное: социальные ритуалы в мифологизированном пространстве современного мира: Материалы Всерос. науч. конф. 21-22 октября 2008 г. / редкол. А. П. Донченко, А. А. Кузьмин, А. Г. Некита, С. А. Маленко ; предисл. А.Г. Некита, С.А. Маленко ; НовГУ им. Ярослава Мудрого. – Великий Новгород, 2008. – 409 с. С. 305-308.