| В начало |
|
А.Е. Зимбули. Целевые ценности в пространстве культуры
Насколько нам известно из истории, человек во все времена искал на Земле не только сытости, удобства, но и порядка, новизны, а также - правды, справедливости, любви, красоты. И легенды о золотом веке, и утопические проекты светлого будущего равно порождаются высокими, надситуативными стремлениями, взыскующим отношением человека к миру. Такая устремлённость помогает людям совершенствовать обстоятельства и самих себя, что можно наблюдать на изменении отношений к старшим, к Богу, к традициям, закону, труду, женщине, детям, собственности, свободному времени, своему и чужому здоровью, достоинству, природе. При этом важно отметить, что критерии культурного развития состоят не столько в отношении, сколько в соотношении отношений. Это отчётливо обнаруживается на примере так называемых целевых ценностей. Мать, Отечество, друг, семья, дети, любимое занятие - каждая из этих ценностей вызывает в нас сложную гамму переживаний, не сводимых к ситуационной погружённости и прагматизму. Причём чем важней ценность, тем менее она подвластна выбору и критериальному рассмотрению: одежду и обувь мы выбираем удобную и красивую, еду - вкусную и полезную, досуг - интересный и эмоционально подпитывающий. Но в выборе работы и спутника жизни, сколько ни пытайся мы рационализировать свои действия, наши поступки в преобладающей степени движимы стечением внутренних импульсов и внешних обстоятельств. А святыни - вообще не выбираемы. Их можно принимать или не принимать, чтить или не чтить, но они - данность, нечто надличностное и надвременное. Когда человек готов годами откладывать деньги или распродать своё имущество ради того, чтобы совершить паломничество к святым местам - что за жизненная потребность им движет? Как верующие, так и неверующие нередко ведут себя не только в соответствии с принципом самосохранения, но демонстрируют и образцы удивительной самоотдачи. В этих случаях происходит своего рода оборачивание цели и средств. Внешняя цель становится для действующего человека самоценной, а себя он начинает полагать средством для утверждения этой цели. Утверждать внешнюю ценность можно по-разному: мы можем обслуживать, прислуживать, выслуживаться, служить. Понятно, что раболепное, самоуничижительное, холуйское отношение способно лишь унизить и того, кто служит, и объект его поклонения. Тогда как высокая одержимость — в состоянии обогатить и ту, и другую стороны взаимодействия. Это мы прекрасно знаем и по примерам любви, и по судьбам больших художников, учёных, пророков. Даже в фанатизме есть нечто возвышенное. Возвышенное трагизма и разрушения. Впрочем, риск самоотдачи не сводится только к тривиальной безмерности фанатизма. «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её» (Мф. 16: 25). Мысль мощная, пронзительная. Но! Как только верующий усваивает её (а это тем более легко, что в Евангелии она неоднократно повторяется), тотчас возникает опасность, что «почему» и «зачем» поменяются местами! Пожалуй, невозможно, да и нецелесообразно начисто изгонять из мыслей человека заботу о себе. Но можно говорить - о нравственной губительности «застревания» на этих мыслях. Равно как и о вреде «застревания» на идее жертвенности, самоотказа. В идеале, наверное, должна происходить пульсация смыслов, ведущая к их слиянию. Только так и можно избежать различных вариантов гордыни или уныния. А.Е. Зимбули. Целевые ценности в пространстве культуры // Всероссийская научная конференция «Бренное и вечное: Проблемы функционирования и развития культуры» 24—26 октября 2000 года: Тезисы докладов и выступлений. Вып. З / Ред. кол. : В.П.Большаков, А.В.Кокин; НовГУ им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 2000.С. 16-17. |
