Главная страница.

СЕМЕНОВ А. КАКОЙ МОГЛА БЫТЬ БЫ ФИЛОСОФИЯ ОТКАЗА?

Отказ, как таковой, может быть некоей начальной установкой, необходимой человеку для самоуважения (этика) или для существования (онтология).
Скажем, процедурно вопрос о смысле жизни снимается при его дальнейшей рефлексии; то есть в чем смысл смысла жизни. После выполнения данной процедуры человек приобретает новое качество, выраженное в ином, обновленном комплексе ощущений (речь, однако, идет не о регенерации комплекса ощущений). Любая новизна, таким образом, даже имеющаяся в предельных областях, а смысл жизни — это предельная область, — вторична. Вторичный характер бытия определяет также и вторичный характер любой рефлексии (отсюда и определяется — рефлекс — отражать). Рефлексирование смысла — единственный способ отодвинуть угнездившийся в нашем сознании вопросительный знак. Отказ рассматривать вопрос о смысле жизни является до какой-то степени разрешением этого вопроса, так как появляется новое измерение, не только онтологическое, но даже гносеологическое, о чем свидетельствует указанный выше комплекс ощущений иного.
Именно возможность отказаться от области смыслов (смысла) говорит о том, что отказ может иметь и всеобъемлющий всеохватывающий характер, дающий возможность рассматривать даже патологию как норму.
Подход к возможному существованию философии отказа обусловливается уже существующим философским знанием. На мой взгляд — это платонизм, а точнее, неоплатонизм с его концепцией Единого как вечного. Как известно, цель неоплатонизма— превзойти многое на пути к Единому как истинному и единственно важному. Иерархичности, сколь бы сложны они ни были по строению, всегда имеют в основании нечто человечное, позволяющее сделать «первый» шаг и цель последующих. Конечная фаза обычно служит преддверием начальной (идея цикличности). Конец, таким образом, не важен, так как он уже заложен в начале (теологи сказали бы, предрешен). Отказ является результатом возможной рефлексии, так как ощущает ее. Любая рефлексия — это не истинное живое противоречивое в своей гармонии, а некое вторичное (опять это слово) желание (возможно на почве элементарных эмоций и комплексов) приподнимаясь над собой, остаться тем не менее, при своем.

Е.Г.СОКОЛОВ (Санкт- Петербург)
ОТЧУЖДЕНИЕ КАК ЦЕННОСТЬ

В современной культуре, равно как и в культур-философском дискурсе, проблема отчуждения занимает одно из привилегированных мест. Вернее, занимала до недавнего времени, ибо в последние лет 20 она постепенно отступает перед натиском других, более «непосредственных», мыслительных и проективно-действенных стратегий.
Нас долго «учили», что отчуждение - это недостаток и издержка развития, возникающие в момент, когда «капиталистический способ производства», утратив позитивный характер, стал проявлять свой «реакционный оскал». Симптом «поврежденности» культуры (а по сути дела - социального устроения) как раз и описывался с помощью семантического блока, маркируемого «отчужденностью». Однако, при этом «забывали» очень важный аспект, который позволяет рассматривать опыт отчуждаемости («раз-отчуждение») как необходимое условие самой возможности разворачивания новоевропейской дискурсивное™, генетически восходящей к «праотцам», постулировавшим основные параметры современной диспозиции. Способность «выделения из себя» чего-то, что по отношению к самости может быть воспринято как ей чуждое (в том числе и ею же самой), сменившая доминантную установку на «перераспределение в пределах константного бытия», а значит принципиальную неотчуждаемость форм и порядков, породила весь многообразный репертуар, опирающийся на такие «очевидности» как жизнь, труд, язык (М. Фуко). Собственно, сам человек со всем набором ему присущих качеств - продукт проекции, устанавливающей, во-первых, присутствие Чуждого, под взглядом которого антропологическая самость имеет шанс манифестировать себя; во-вторых - необходимость беспрерывного обращения себя («выброс частичности») в Иное (и обратно). Только при этих условиях могут совершаться процедуры конвертации, циркуляции и обмена, необходимые для налаживания коммуникативных последовательностей.
Современная система знания, истоком которой мы считаем бэконовско-декартовский рационально-эмпирический проект, была бы просто невозможна в ситуации перераспределения и принципиальной неотчуждаемости форматов и структур. Представленная для манипуляции феноменальность - предмет наших корыстных интервенций - первоначально должна быть «оторвана» от своей ноуменальное™, мы должны допустить «для нее такую возможность». В противном случае мы никогда не смогли бы ей обладать и ею наслаждаться. Точно также «методичность» наших познавательных или волящих намерений имеет смыл и гарантирует результат лишь при условии «обобществления», когда она принципиально и без ущерба для себя отрываема от конкретной ситуации (места, времени, субъекта), дозволяет перенос и инкорпорацию себя в другие контексты.
По сути дела культурно-цивилизационный процесс последних 4 веков, протекавший под эгидой перехода от горизонтальной онтологической иерархии к вертикальной смысловой поверхности, шел именно по линии культивации все новых технологий раз-отчуждения и составления из добытых-оторванных элементов (наличностей) разнообразных композиционных ансамблей, поиска оптимальных и эффективных приемов, которые позволяли бы совершать жесты передачи (трансляции) с наименьшими потерями аутентичности. Разумеется, речь шла не только о том, чтобы как можно глубже проникнуть в подлинность, приспособив аппараты улавливания и передачи под неизбывную уникальность, но и, а последнее время так и прежде всего, о том, чтобы сформавать эту уникальность под уже существующие каналы и размерности циркуляции. Иначе говоря, конституирование самости проходило с приглядкой на последующее включение ее во всем объеме интенциональной подлинности в коммуникативные последовательности. Это касается не только «вещей», но и «людей», топографически-темпорально и эйдетически ориентированных на раз-отчуждение и в нем обретающих ценность (само-ценность). Ментальный строй, телесность, дискурсивность, контекстуальность, парадигмальность и структурация - все эти описательные ориентиры, чрезвычайно активно используемые последнее время, в этом отношении90
ничем принципиально не отличаются от прежде занимавших доминирующее положение дефиниций вроде объектно-субъектный ракурс, идеально-материальные пропорции, трансцендентно-имманентная бинария и пр. Они в той же мере предоставляют возможность расчленения, противопоставления, конвертации и трансляции, и в той же мере анонимны и универсальны, хотя, конечно же, имеют иную темпоральную и социально-политическую окраску. Кроме того, они позволяют подключить к общей «внутренней (интернетной)» утилизации и ранее недоступные или выпадавшие из поля зрения субстратно-смысловые образования, производя активные инвестиции в исторически отстоящие от нас области путем ретроспективных реконструкций.
Без всякого сомнения, ни современный человек, ни современная культура не могут ни мыслить себя, ни развиваться вне возможности, ставшей жизненной необходимостью, коммуникативной циркуляции (вещей, людей, смыслов, стратегий, технологий и пр.), которая может совершаться лишь тогда, когда существует и признается в качестве важнейшего достижения возможность отчуждения.

СЕМЕНОВ А. КАКОЙ МОГЛА БЫТЬ БЫ ФИЛОСОФИЯ ОТКАЗА? // Межрегиональная научная конференция «Бренное и вечное:М-43 Ценности и отчуждение в культурно-цивилизационных процессах» 14-16 октября 1999 года: Тезисы докладов и выступлений. Вып. 2.4.1. / Ред.кол.: В.П.Большаков, Г.П. Выжлецов, И.Ф.Игнатьева; НовГУ им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 1999.С. 87-88.