Главная страница.

В.В. Селиванов. Культурология в поисках собственного предмета

Культурология в XX веке вновь столкнулась с тем, что ее предмет как бы растворяется в расширяющихся областях современного гуманитарного (и не только гуманитарного!) знания. Если в период своего оформления как самостоятельной науки на грани XVIII и XIX веков она еще находилась в недрах философии и лишь постепенно, неприметно для неподготовленного зрителя, обособлялась и отделялась в самостоятельный цикл исследований, не порывая своих внутренних связей с породившей ее областью знаний, то в течение XIX века значительно расширились ее внешние связи: в Германии это были связи с искусствознанием и историей, во Франции - с искусствознанием и социологией, в Англии — с эстетикой и этнографией, в России - с литературоведением и экономикой. Не называя себя по имени, культурология, как кукушонок находясь в чужом гнезде и успешно развиваясь в нем, подкармливаемая заботливыми его хозяевами, не испытывала никаких проблем своего существования. Однако порой из этого, казалось бы совершенно очевидного по своей принадлежности гнезда, раздавался незнакомый его хозяевам писк, непонятное пиликанье и, наконец, совершенно недопустимое установленными правилами поведение. Иногда это вызывало раздражение «профессионалов-специалистов», иногда - заслуженную критику с позиций той или иной научной дисциплины по поводу неправильного обращения с источниками, неправомерного расширения предмета исследования, отклонения от установленных традиций, отход от определенной научной школы, взрастившей ученого, и т. д.
В XX веке кукушонок покинул гнездо, но критика только усилилась, поскольку теперь, не имея собственного дома, взрослая кукушка совсем обнаглела, забираясь в чужие гнезда и выталкивая оттуда хозяйских птенцов, а подчас и самих хозяев. Мир внешних связей у культурологии значительно расширился, но она по-прежнему оставалась бездомной, так как ее предмет не был четко определен. Стоило где-либо упасть зерну культурологического любопытства, как через некоторое время в этом месте вырастало какое-то неведомое растение, которое чаще всего воспринимали как сорняк и стремились выполоть с хорошо продуманной и аккуратно засеянной грядки. Культурология скиталась незванной гостьей по гуманитарной территории, и влияние, невольно оказываемое этими визитами, становилось все более и более заметным. Опыты мягкого, ласкового к ней отношения, заключавшегося в признании ее как самостоятельной науки, не укрощали строптивую чужачку: она тотчас начинала сосредотачивать на себе всеобщее внимание, отнимая его от других жаждущих внимания и уважения наук. Опыты жесткого к ней отношения, заключавшегося в полном игнорировании ее существования - нет, мол, такой науки! — тоже ни к чему хорошему не приводили, так как бездомная культурология вновь начинала забираться в чужие гнезда и хозяйничать в них.
К концу XX века и сама культурология начала чувствовать некоторое неудобство от своей бездомности: она не хочет далее быть неустроенной кукушкой и все отчетливее проступает у нее желание и стремление свить себе собственное гнездышко. Но как только она начинает это делать, сообразуясь со своими оригинальными взглядами на то, каким такое гнездо должно быть, как тотчас в ее непомерно обширное гнездо начинают слетаться и сползаться все те, кому становится тесно в собственных гнездах. И опять сыплются на ее голову упреки в том, что она сманивает наивных простаков в некое сооружение, которое и гнездом-то не назовешь - так, некий фантазм, некий мираж, некое виртуальное пространство, не имеющее конкретного материального воплощения.
Обидно культурологии и культурологам слышать и слушать такие попреки, тем более что реальная ее жизнь насыщена заботами не о себе, а обо всем человечестве и каждом народе отдельно. Кто в лесу не прислушивается к кукушке, не стремится по ее «ку-ку» что-то узнать о собственной жизни, хотя бы получить прогноз о том, какова ее продолжительность? Культурология существует из самых гуманных побуждений - раскрыть человеку законы развития его внутреннего мира, определить содержимое духовной жизни, ее наполнение, ее перспективы. Но вновь в ответ на казалось бы столь гуманистические и даже альтруистические побуждения слышатся насмешливые упреки - а ведь внутренний мир невидим, а если он невидим, значит он не материален, значит его вовсе нет или он не доступен для строгой, взыскательной науки. И действительно, не являясь ни вещью, ни каким-либо материальным телом, ни даже текстом, предмет культурологии становится невидимым простым глазом, неосязаемым, духом, фантомом, привидением, тенью. Что же тень? Тень тоже может быть исследована, отвечает столь же насмешливо культуролог, ибо тени не бывает без такого предмета или источника, от которого эта тень исходит, и дух тоже есть нечто, отличное от всего остального, и фантом — не некое ничто, а некое нечто. И, сказав это, культуролог погружается в раздумье о том, как же все-таки исследовать это «нечто», как сделать его видимым и доступным хотя бы для теоретического видения, для умозрения, если уж так не повезло культурологии, что имеет дело с предметом бестелесным и неопределенным, присутствующим повсюду и во всем в пределах человеческого бытия и не выраженном ни в чем конкретно, не существующим как некий кристалл или хотя бы точка.
Не развивая эту мысль далее, отмечу лишь, что именно на грани XX и XXI века у культурологов появилась надежда показать и объяснить свой предмет благодаря усилиям многих культурологически ориентированных исследований: тут и новые успехи фрейдизма и юнгианства, тут и поиски современной французской философии, тут и открытия московско-тартусской школы, и новое осмысление результатов и поисков школы «Анналов», и переосмысление кантианства и неокантианства в современных историко-философских работах, и - подчеркнем - возвращение к русской научной и философской классике, ее новое прочтение и современная оценка.

В.В. Селиванов. Культурология в поисках собственного предмета // Всероссийская научная конференция «Бренное и вечное: Проблемы функционирования и развития культуры» 24—26 октября 2000 года: Тезисы докладов и выступлений. Вып. З / Ред. кол. : В.П.Большаков, А.В.Кокин; НовГУ им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 2000. С. 32-33.