Главная страница.

Е.Б. Якимович. Рука и разум

Рука человека, в отличие от передних конечностей наиболее организованных животных - обезьян, обладает неизмеримо большим количеством степеней свободы, так как может строить свои движения по форме любого тела. В этом смысле деятельность руки можно рассматривать как исходный пункт человеческого познания. Сумма движений руки составляет как бы двигательный образ предмета, образ, который фиксируется с помощью механизма памяти и с определенного момента начинает собственную идеальную жизнь. Через деятельность руки и всех органов чувств создается чувственно-конкретный «снимок» предмета, который специфическим образом проецируется в сознании человека. Благодаря этой особенности познание приобретает качества пластичности, гибкости, универсальности и отличается большой степенью свободы.
Отсюда неудивительно то, что впервые возникавшие вещи - инструменты человеческой деятельности органично продолжали строение и характер функционирования частей человеческого тела. Так, весло воспроизводит форму и движение гребущей руки, лыжа - скользящей ступни, чаша - форму сложенной для питья ладони.
Эквивалентность между физиологической процедурой пищеварения и процессом создания гончарного изделия как объекта культуры показывает К. Леви-Стросс в «Ревнивой горшечнице». «Земля, необходимая для гончарства, сначала добывается, затем формуется, наконец подвергается обжигу, становясь содержащим, предназначенным для приема содержимого — пищи. А та следует по тому же пути, но в противоположном направлении; сначала ее помещают в земляной сосуд, затем подвергают обработке огнем, вслед, за чем она проходит обработку внутри тела в процессе пищеварения, наконец извергается в виде экскрементов» (К.Леви-Стросс).
В гончарстве наиболее отчетливо человек накладывает ограничение на материю и, тем самым, превращает материю в форму. Земля, предназначенная на роль сосуда, поражает своей неоформленностью осязание и зрение. Закрепленная формовкой и обжигом, материя становится непреложной формой, которая сама начинает оказывать ограничительные воздействия на природное содержимое сосуда, превращая его в «культурный объект». Однако, искусство гончарства, являясь сложной технологической процедурой, требующей сохранять строгую верность традициям, накладывало ограничения и на его создателя - человека. Даже небольшое отклонение в ту или иную сторону в процессе создания глиняного сосуда могло пагубно сказаться на изделии. Следование опыту приводило к консервативности сознания, недоверию к инновациям и отражалось на общем видении мира. Потребность фиксировать нечто общее для всего коллектива создавала механизмы коллективной памяти.
С другой стороны, глиняный сосуд лишь занял место своего предшественника: плетеной посуды, по времени возникшей намного раньше. Плетение также «намного предшествует умению сплетать волокна в ткань, то есть в эластичную корзину, одевающую тело» (С.Эйзенштейн). Плетеный сосуд подобно глиняному оформлял материю в конструктивный объект, но создавался в увлекательном процессе сплетения отдельных элементов в единое целое. В отличие от глиняного горшка, созданного раз и навсегда, плетение позволяло сплетать и расплетать вещь без особого ущерба. Подобная «хитросплетенность» формы помогла человеку научиться расчленять недискретный поток событий на некоторые дискретные единицы, соединяя их с какими-либо значениями.
У Ф. Кенинга в работе «Ручные понятия» отмечалось: «говорить руками — это в известной мере буквально думать руками. Существенные признаки этих «ручных понятий» необходимо должны, следовательно, быть налицо и в звуковом выражении мысли, но и еще в большей степени - в изобразительном». Возникшие в архаическую эпоху модели конструирования формы, ее неизменности и возможности преобразования через гончарство и плетение послужили материалом для становления смыслообразования.

Е.Б. Якимович. Рука и разум // Всероссийская научная конференция «Бренное и вечное: Проблемы функционирования и развития культуры» 24—26 октября 2000 года: Тезисы докладов и выступлений. Вып. З / Ред. кол. : В.П.Большаков, А.В.Кокин; НовГУ им. Ярослава Мудрого. - Великий Новгород, 2000. С. 39-40.