В начало
УКОЛОВА И. ПРАВОСЛАВНЫЙ АСКЕТИЗМ В КОНТЕКСТЕ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

Наступивший в стране кризис всех сфер общественной жизни обостряет проблему принятия нового типа культурного движения, выражающегося в переоценке культурных ценностей и духовных приоритетов в российском обществе, в возрождении церковной и монастырской культуры. Если в 1988 г. в России существовало 20 монастырей, то уже к началу 1999 г. их общее количество составило 478, не считая 87 монастырских подворий! Активное возрождение православных храмов и обителей указывает на то, что христианские концепции ценностей остаются серьезными цивилизующими средствами для многих людей, следовательно, возникает потребность в осмыслении места православного аскетизма как в истории русской культуры, так и в ее современном бытии.
Прежде всего, определим цель христианской жизни. Цель христианской жизни — святость. Святость — обретение Духа Святаго. Обретение Духа Святаго связанно с должным образом жизни — благочестием. И никакое знание, даже сакральное, не может этого компенсировать. А в определенном контексте может даже и навредить. Апостол Павел писал: «Знание надмевает, а любовь созидает». (1 Кор. 8.1.) Сама по себе схоластическая теория, оторванная от практики, может навредить. Это справедливо и в обратной ситуации, для неправильно понятой практики. Уместно вспомнить высказывание К. Льюиса: «Аскетизм как средство полезен, как цель — опасен».
Итак, если христианин — это аскет, христианство — это практика, а не теория, то становится понятно, почему в христианской жизни всегда на первом месте пост, молитва, то есть подвиг.
Идеал святости и подвига вырабатывается, в первую очередь, в монашеской среде. Но если в Египте на заре христианства первоустроителям монашества был свойственен массовый уход от общественной жизни, то русское монашество всегда было тесно связано с государством и мирским обществом, условия жизни и социальный порядок которого различными сторонами отражались на монастырском образе жизни. При этом ему не были присущи формы активного вмешательства в жизнь государства, как это наблюдалось в монашеских орденах средневекового Запада. Согласно русской православной подвижнической позиции, истинным монахом считается тот, кто, пребывая в уединении, живет в единстве со всеми людьми.
В истории Русской Православной Церкви есть яркий пример монастыря с хорошо поставленной организацией — это Волокаламский монастырь Иосифа Волоцкого. Однако своему материальному преуспеванию этот монастырь обязан не предпринимательским усилиям Иосифа Волоцкого, а тому образу жизни, который демонстрировал преподобный отец Иосиф. Пожертвования в монастырь были обусловлены тем, что властьимущие видели личность самого Иосифа Волоцкого, его подвиг. Именно личность самого Иосифа Волоцкого лежит в основе хозяйствования его монастыря.
В определенном плане можно сказать, что важно не чему учит Учитель, а то кем он сам является. А в таком случае практика христианской аскезы, а точнее, овладение навыком этой практики является куда более важным, чем эрудиция и риторическая подготовка. Порок современных религиозных школ любого уровня состоит в подмене идеи святости идеей учености.
В Русской Православной Церкви все святые — подвижники, нет святых -—теоретиков. Даже из святителей (епископы, канонизированные как святые) прославлены те, которые отличались подвижнической жизнью, а не преуспели в догматических дискуссиях. Белых священников — святых — Русская Православная Церковь практически не знает. Единственная яркая фигура — святой праведный отец Иоанн Кронштадский. Однако и он к этой категории святых относится формально, ибо, как известно, живя в миру, он вел монашескую жизнь.
Повторим то, с чего начали: священник оказывает воздействие не своими знаниями, а своей личностью, не умелой риторикой, а индивидуальной работой. Именно создание условий для индивидуальной работы является сейчас одной из важнейших задач Русской Православной Церкви. Потребность в организации условий для индивидуальной работы духовника обусловлена крайне разнородным социальным составом прихожан в современной Церкви. Огромные различия среди прихожан по уровню восприятия не позволяют осуществлять успешную коллективную работу с прихожанами. Возможно, в качестве опыта, заслуживающего внимания, следует обратить внимание на практику в Греческой Православной Церкви, где священники только исполняют требы, а исповедь принимают специально назначенные епископом духовники. Однако и в этом случае, мы снова видим, какое значение имеет личность самого духовника. У Н. Шмелева в цикле рассказов «Богомолье» есть эпизод, где мирянин, самые обычные слова духовника: «Приезжай, наведывай меня в монастыре почаще», воспринимает как знак огромного доверия. За этой забавной сценой стоит очень важная мысль: личность духовника оказывает прямо терапевтический эффект через информацию обычного порядка. Эту сторону православной Церкви уловил Н.В. Гоголь в «Выбранных местах из переписки с друзьями»: «Пусть миссионер католичества западного бьет себя в грудь, размахивает руками и красноречием рыданий и слов исторгает скоро высыхающие слезы». Проповедник же католичества восточного должен выступить так перед народ, чтобы уже от одного его смиренного вида, от потухших очей и тихого, потрясающего гласа, исходящего из души в которой умерли все желания мира, все бы подвигнулось еще прежде, чем он объяснил бы само дело, и в один голос заговорило бы к нему: «Не произноси слов, слышим и без них святую правду твоей Церкви».

Уколова И.В. Православный аскетизм в контексте русской культуры // Межрегиональная научная конференция «Бренное и вечное: М-43 Ценности и отчуждение в культурно-цивилизационных процессах» 14-16 октября 1999 года: Тезисы докладов и выступлений. Вып. 2. Ч.2. / Ред. кол.: В.П.Большаков, Г.П. Выжлецов, И.Ф.Игнатьева; НовГУ им. Ярослава Мудрого. Великий Новгород, 1999. С.61-63.

Hosted by uCoz